Странное, прерывистое, напряжённое дыхание города словно бы прибоем накатывалось в комнату. И под этот хотя и привычный, но всё же волнующий шум Лиза думала о… своих чувствах к Зубову.
Любовь есть любовь, и на войне тоже. А кто в любви мог предписать определённый ритуал, какой-то кодекс отношений. У каждого это складывается по-своему.
Лиза, начиная думать о своих отношениях с Зубовым, всякий раз невольно сердилась на себя, потому что чувствовала, что сама себя она уговаривала в своей правоте.
Ну, что меняется от того, что они видятся редко, да и на то короткое время, отводимое им войной на свидания, когда не можешь, не успеваешь, а порой и просто не та обстановка, чтобы два офицера начали объясняться друг другу в любви.
Ну, конечно, найдётся ханжа, циник или тот самый, хорошо знакомый, недремлющий, внутренний судья, который судит все Лизины поступки, и могут они бросить ей упрёк в отсутствии глубоких и пылких чувств, долгих любовных переживаний, в кажущейся внешней холодности их отношений.
Но где тот градусник, которым можно измерить накал переживаний? Есть разные люди. Вот с Зубовым она сошлась даже в этой душевной сдержанности, которая немногословна и чурается громкой фразы, внешней экспансивности. А вместе с тем, была бы такая возможность и позови Зубов, Лиза, наверно, ушла бы с группой за линию фронта. А надо бы — и умерла. Не ради. Зубова, конечно, ради Родины, но легче ей было бы умереть рядом с ним.
„В общем, ты уже до чего-то созрела, дурочка“, — сказала себе Лиза, и от этой мысли ей стало теплее под плащом, который она набросила на себя.
Потом Лиза отдалась любимому своему занятию и стала представлять себе Зубова и других офицеров в штатских костюмах и то, как сложится послевоенная их судьба. Эти мысли почему-то успокаивали Лизу и быстро клонили ко сну.
Ей вдруг вспомнилась подруга ещё студенческих лет, которая утверждала, что не сможет выйти замуж за человека, который зимой носит кальсоны и бреется сидя. И Лиза тихонько засмеялась.
От чего? Оттого ли, что тогда, в бесконечно далёкое время, она с серьёзным лицом выслушивала эту грозную „программу“ подруги, от счастливого ли предчувствия, подкатившего к сердцу?
..„Ну, хватит баловаться, надо спать, девочка“, — сказала себе Лиза и скоро заснула…
Это было во Врицене три дня назад. А сейчас в Берлине, в этой комнатке, куда Лиза уже не вернётся завтра ночью, она ожидала Зубова с волнением, в котором не хотела себе признаться.
Зубов пришёл через полчаса, снял плащ и ремень с пистолетом, сел к маленькому столику и тут же заговорил о Германской государственной радиостанции, захваченной разведчиками Самсонова ещё до того, как дивизия ворвалась в Берлин.