И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг.
Что же, может быть, остаться, позвонить генералу, придумать какую-нибудь болезнь, открывшуюся старую рану? Он ведь сам вызвался, найдут замену.
— О чём вы думаете сейчас, Александр Петрович? — спросила Лиза.
— А вы о чём?
— О том, что молчание тоже сближает иногда. Разве неверно?
— Верно.
Зубов смотрел на Лизу, на её заблестевшие глаза. Женское красноречие часто ведь выражается не в словах, а в жестах, позе, во взоре.
— Знаете, что мне напомнил этот пруд? До войны я как-то приехала к маме в деревню. Она врач, работала в сельской больнице под Рязанью. Больница была в бывшей барской усадьбе, а вокруг большой заброшенный парк и пруд — такой старый и печальный! Около него хотелось плакать. Я тогда любила бродить по парку, — сказала Лиза, — и мне передавалась его грусть и одиночество. Боже, как тогда остро чувствовалась жизнь, и природа, и даже это девичье глупое и такое сладко-тоскливое одиночество.
— Да, — сказал Зубов. — Да, да!
У него была манера произносить это «да», вкладывая в ёмкое словечко самый разный смысл и эмоциональные оттенки.
— Да, — произнёс Зубов, — я вас понимаю, Лиза.
Вместе с тем если он что-то понимал сейчас, так это то, что в таком разговоре важны не вопросы и ответы, а тот особенный чувственный подтекст, который был понятен им обоим и волновал Зубова. И ещё он твёрдо знал, что не изменит своего решения, что бы ни сулили ему свидания с Лизой, не изменит потому, что не может изменить. Ибо он — это он! Зубов перестал бы себя уважать, если бы поступил иначе.
Он взял руку Лизы, нагнулся и поцеловал её, потом перевернул ладошкой вверх и поцеловал ладошку.
— Вот сидим у пруда — и как будто бы нет войны и не было. Как в мирное время: сад, тишина!..
Зубов не договорил. Где-то сравнительно близко раздался взрыв, над озером прошла воздушная волна, оставив лёгкую зыбь на воде.
Лиза от неожиданности вздрогнула и инстинктивно прижалась к Зубову.
— Неужели орудия достают из-за Одера?
— Нет, это мина, наверно, своя, может быть, подрывают что-то?
— Вот вам: сад и тишина!
Она засмеялась, отодвигаясь от Зубова, и, смущённая, поправила причёску.
— Улыбаться нечему, подумаешь — вздрогнула! Я всё-таки женщина. А вот вы, Александр Петрович, что-то темните или замалчиваете. Не туда ли собрались? — Лиза махнула рукой на запад. — Нет, не пустят! — произнесла она тоном, в котором было больше надежды, чем уверенности.
Зубов промолчал, не поддерживая этой темы.
— А мне с вами работалось легко. И определённо будет не хватать вас. Примите это запоздалое признание, — сказала Лиза. Она казалась искренне опечаленной.