– Я выплачивал деньги в фонд. Каждую неделю с тех пор, как начал работать в возрасте двадцати…
– Что же вы начали так поздно? – спросила из-за решетки сварливая тостуха с подсиненными волосами, раздраженно постукивая карандашом по стойке.
– Учился в университете. Я получил степень.
– Принудительные выплаты в Фонд государственного страхования не дают вам автоматического права на выплаты. Необходимо удовлетворять определенным условиям, а вы не желаете их выполнять.
– Так что же мне делать? Умирать с голоду?
– Удовлетворять условиям.
Бев пошел в паб за полпинтой горького и холодной сосиской с бесплатной горчицей. Он позвонил своему члену парламента или, точнее, его секретарю и договорился о встрече под конец рабочего дня. Сессия уже закончилась, парламент распустили на каникулы. «Мистер Протеро встретится с мистером Джонсом в своей пятичасовой «приемной».
Член парламента Дж.Р. Протеро был элегантным малым, переступившим порог среднего возраста, одетым в твид для уик-эндов за городом, но его лосьон после бритья пах агрессивно урбанистически. Он курил трубку, которой лишь с трудом не давал погаснуть, пепельница перед ним превратилась в братскую могилу потухших спичек. Выслушав историю Бева, он спросил:
– И чего вы от меня ожидаете? Что я изменю закон?
– Законы ведь меняются. Знаю, это происходит медленно. Палата общин, как меня учили, как раз то место, где противостоят несправедливым законам и продвигают справедливые.
– Вас, вероятно, учили очень и очень давно. – Он, наконец, раскурил трубку и втянул два или три раза дым. Потом трубка погасла. – Будь она неладна!
– Почему бы вам не бросить? – спросил Бев.
– Что бросить? – проницательно и с внезапным подозрением переспросил мистер Протеро.
– Курить. Оно того не стоит, учитывая, что табак по три пятьдесят унция, и вам это явно не по нраву.
Мистер Протеро расслабился.
– Я думал, вы про… ну, сами знаете.
– Вы, наверное, сами часто спрашивали себя, какой толк от парламента, – откликнулся Бев. – Признаюсь, я пришел к вам без особой надежды. Наверное, я, как дурак, живу в прошлом, когда члены парламента заботились о своих избирателях. Но я черпал горькое удовольствие в безнадежности всего этого. Я должен делать вид, что верю, будто демократическая свобода еще существует. Это как стараться верить в верность жены, когда видишь, что она елозит на половике с молочником. Пока смерть не разлучит нас. Правительство для людей. Глупо, правда? Ностальгия.
Бев понял, что неумелость мистера Протеро в обхождении с трубкой добровольная. Он все чиркал и чиркал и – в отличие от кое-кого из своих избирателей – поджигал без толку. Но бесплодность процесса давала ему шанс увернуться от ответа на неловкие вопросы или, как сейчас, оказать хотя бы минимальную помощь. И все-таки наконец он сказал, откладывая все еще холодную трубку: