— Вот и я о том. — Агушев поглядел на Пашку, успевшего наковырять палкой порядочную ямку, в поисках поддержки.
Тот промолчал, зато эти слова услышал Ефимов и проговорил:
— Руслан, я тоже не прочь просто так покататься, с другой стороны, согласен с Олегом Анатольевичем в том, что сами мы ничему не научимся.
— Но нам же это умение и не потребуется!
— Кто знает…
Шурша лыжами, к спецназовцам подкатил Олег Анатольевич, и разговор прервался.
— В целом хорошо, — сообщил инструктор. — Немного закрепить, и можно попробовать кататься. Но это будет завтра, на сегодня все. Сейчас вниз. Чайку, кофейку попьем и возвращаемся.
В этот момент мимо них пронеслась пятерка тех бойцов, которые раскошелились на подъемники.
— Слабаки! — бросил им вслед Зудов, но за шуршанием лыж едва ли кто-то из них услышал эти слова.
— Давайте по одному и повторяйте все за мной. — Олег Анатольевич показал направление движения, оттолкнулся палками и, выписывая плавные круги, заскользил вниз.
Следом за ним, стараясь держаться в кильватере, потянулись бойцы второй учебной группы.
Ефимов не спешил уходить следом за всеми. Он некоторое время наблюдал за происходящим. Ему нравилось, как скользят по заснеженной поверхности его ребята. Особенно хорошо это получалось у Пашки и Михаила, ехавшего предпоследним.
Дождавшись момента, когда Трясогузкин удалится на порядочное расстояние, Сергей резко оттолкнулся палками и пошел по прямой, стремительно набирая скорость. Когда до цепочки лыжников оставались считаные метры, он плавно повернул, гася скорость, и только затем встал в общий строй.
— Минут пятнадцать на чай-кофе хватит? — подъехав к рюкзакам и дождавшись, когда подтянутся остальные, спросил Олег Анатольевич.
— Должно, — неопределенно ответил Трясогузкин.
— Тогда, как будете готовы, скажете. — Инструктор снял очки, огляделся по сторонам в поисках своих коллег, наконец-то увидел их и направился в нужную сторону.
Ефимов вслед за Олегом Анатольевичем стащил очки и плюхнулся подле своего рюкзака. Справа от него сидел Михаил, слева оказался Уткин, шмыгающий носом. Он молча пялился на гражданских лыжников, спускающихся с горы.
— Как настроение? — спросил Ефимов.
Уткин неопределенно пожал плечами и пробурчал:
— Да так…
— Слава, я с тобой давно собирался поговорить, да все никак не выходило. Помнишь, о чем мы беседовали месяц назад?
— Помню, товарищ старший прапорщик, — угрюмо пробасил Уткин.
— Так вот, ты ведь можешь не пить. Здесь же воздерживаешься. Почему там не хочешь остановиться? Вы со старшиной — два близнеца-брата, только тот еще дурнее тебя. Пьет-то он реже, но у него трое детей. Он старшина роты, срочку в нашей части служил. Его хоть как-то будут держать, а у тебя еще одна-две пьянки, и получишь под зад коленкой. Кому ты на гражданке нужен? Правильно, совсем никому. Понимаешь… — Ефимов задумался. — Человек живет не сам по себе. Вот окажешься ты за нашим забором и тут же сопьешься. Я, к сожалению, нисколько в этом не сомневаюсь. Здесь хоть как-то тебя удерживают от пьянок, а там ты будешь сам по себе. Пей — не хочу. Но это ненормально. Надо, чтобы ты мог сам собой гордиться, чтобы твои родители и будущие дети могли тебя уважать. Ты вот за эти недели и в коллективе более-менее притерся, да и в крайних восхождениях нормально шел. У меня к тебе за эту командировку вообще замечаний нет. Собственно, поэтому я с тобой и говорю. Повторяю, Слава: берись за ум! Вне армии что тебя ждет? Бомжевание и смерть в помойной яме. Так что бросай пить, причем совсем, а не так, чтобы только по праздникам. Не можешь заставить себя не пить — кодируйся. Пойми, других вариантов у тебя нет.