— Как же ее звали?
— Бэлою...
Долго ехали молча. Хастатов так был подавлен воспоминаниями о своей татарочке, что казалось, больше не заговорит.
Приехали в Шелкозаводское поздно вечером. «Зем-
ной рай» встретил Хастатова и Лермонтова песнями. Чуть ли не у каждого дома на скамеечках сидели казаки и казачки, молодые и старые, и голосисто пели про боевые походы, про казачью жизнь, полную труда и опасностей. Закончат одну, начинают другую. Всей улицей. Над «Земным раем», окруженном садами и виноградниками, лились то протяжные, бесконечные, то задорные, ритмичные мелодии.
Выйдя за ворота большого, вновь отстроенного Хас-татовым дома, Лермонтов сел на скамейку, долго слушал гребенские песни. Особенно понравилась ему одна:
Ох, не отстать-то тоске-кручинушке От сердечушка моего.
Как сегодняшнюю темную ноченьку Мне мало спалось.
Мне мало спалось, на белой заре Много во сне виделось.
Во сне виделось: ох, будто я, удал
добрый молодец,
Убитый на дикой степе лежу,
Ретивое мое сердечушко простреленное.
Записанная позже в дневник, она, быть может, послужила одним из источников при создании стихотворения «Сон».
Когда он прежде бывал в Шелкозаводском, то не обращал внимания на жителей. Теперь же его поразили местные казачки — рослые женщины, похожие на чеченок: тонкий профиль, золотисто-матовая кожа,
большие черные глаза, прямой, правильной формы нос. На стройной фигуре поверх длинного платья бешмет, голова повязана платком, низко закрывающим лоб.
Как-то в одной хате поэт увидел молодую казачку, которая качала в зыбке малого ребенка и пела. Его взволновало содержание песни: вся история гребенского казачества и мужественная, полная опасностей и страданий жизнь. Позднее в его сочинениях появилась «Казачья колыбельная песня», ставшая впоследствии народной...
На третий день Хастатов предложил:
— Слушай, Мишель, чего мы здесь будем киснуть? Поедем в Кизляр, поохотимся. Комендантом там мой приятель Катенин.
— Павел Катенин?— удивленно вскинул брови Лермонтов.— Не капитан ли Преображенского полка, ко-
торый написал для декабристов гимн, за что и был, кажется, сослан на Кавказ?
— Он самый.
Михаил Юрьевич вспомнил слова гимна, который студенты Московского университета иногда вполголоса пели:
Отечество наше страдает Под гнетом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей.
Хотя для Лермонтова и было заманчиво увидеть автора гимна, но срок подорожной, выданной Пятигорским комендантом для выезда к месту службы в Нижегородский полк, был на исходе — опоздание могло обернуться неприятностью, поэтому, видимо, надо отказаться.