>На второй день Александр повел Пушкина и Николая смотреть источники. Остановившись у ручья, стекающего с горы и сильно пахнувшего сероводородом, поэт поморщился:
— И люди пьют эту воду?
— И ты, представь, тоже будешь пить,— ответил Александр, усмехаясь.
— А как?..
— А вот смотри,— Раевский показал на ковшик из бересты и дно разбитой бутылки, висевшие на хилом кустике.— Попробуй!
Пушкин снял с ветки ковш, покрытый темно-серым слоем соли, зачерпнул в ручье воды, отлил глоток, улыбнулся:
— Вы знаете, не так уж невкусно!
— Уважающие себя господа имеют свою посуду. И пьют не из лужи,— хохотнул Александр,— а вон в том Елизаветинском колодце,— показал на седловину вершины ущельица.
Поднялись на Горячую гору. У Федоровской и Са-банеевской купален длинная очередь. В конце ее пристроился солдат на деревянной ноге, со свежим во всю щеку шрамом.
Александр брезгливо скривил губы:
— Смотрите, и этот Аника-воин туда, где порядочные люди. Есть же свои, солдатские купальни.
Пушкин покосился на Александра. Старший сын генерала надменен и резок в суждениях, однако надо и меру знать — так пренебрежительно отзываться о солдате, герое кавказских сражений!..
Каждое утро братья Раевские и Пушкин поднимались на Горячую, любовались долиной Подкумка. А однажды, оседлав лошадей, на утренней заре поднялись на вершину Машука, с восхищением наблюдали белоснежные вершины Кавказского хребта с папахой величавого Эльбруса, розоватые перед восходом солнца. Когда первые лучи озарили их, вершины вдруг зазолотились, а потом начали бледнеть и наконец приняли обычную окраску. Такие же вылазки совершали они и на другие вершины...
Через неделю Пушкин писал в Петербург брату Льву:
«Жалею, мой друг, что ты не со мной вместе видел великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными; жалею, что не всходил со мной на острый верх пятиглавого Бештау, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной...»
Однажды днем Александр Раевский повел Пушкина на татарский базар, где мирные горцы торговали всякой всячиной. Показал на красивого горца, продававшего баранов.
— Знаешь ли, это известный человек. Необычайно умен, кроме родного, владеет пятью языками: арабским, татарским, турецким, персидским и русским. Сочиняет небольшие поэмы. И представь, поскольку у кабардинцев нет письменности, он заучивает стихи на память и передает в устной форме. Он, кажется, и тебя переводит на адыгейский.
— Как его зовут? заинтересовался Пушкин.
— Шора-Бекмурзин Ногмов.