Тетка, по достоинству оценив мой аппетит, поставила на стол еще одну чашу с пирогами.
— Ешь, ешь, не стесняйся, в дорогу ведь, — приговаривала она. — Хотела положить в котомочку, да уж ладно, еще помнутся. Лучше возьмешь с собой хлеб и печенье — надежнее будет.
— А сухари еще лучше, — подсказал я. — Не зачерствеют, не заплесневеют.
— Можно и сухарики, если уважаешь, — согласилась она.
— Люблю, люблю, — заверил я.
— Правда, езды-то всего сутки... Ну да ладно, в детдоме съешь.
— А я еще и ребят угощу...
— И это надо. Тогда положим поболе; — сказала тетка и стала собирать мне котомку.
К ее большому удивлению, банку с вареньем я попросил не класть:
— Разобьется еще...
Это с моей стороны был шаг поистине героический, ведь в обычное время ради любимого земляничного варенья я запросто мог отказаться от всякой другой еды не на одни сутки. Но банка с вареньем заняла бы в котомке слишком много места. Куда полезнее вместо нее было взять обычные сухари. Но тетка положила не сухари, а... кусок сала.
— Оно пользительнее, — сказала она. — Да и дружки твои поедят с охоткой.
В этом я не сомневался. Подумалось: «Теперь мне дорога не страшна». К уже знал, что военные в качестве сухого пайка на дорогу часто берут сухари и сало. «И у меня то же».
Котомка получилась увесистой. Да ведь мне ее не на себе тащить. К тому же нас будет трое. Припасенный НЗ да котомка — жить можно...
От Менделеево до Верещагино добрался зайцем. В те годы многие так делали, особенно мы, пацаны.
Станция жила суматошной жизнью. Все куда-то спешили, что-то искали, на кого-то кричали.
Подошел к кассе, хотел узнать, сколько стоит билет до Москвы. Потребовали документы. Моя справка из детдома с разрешением съездить на родину строгой кассирше почему-то не понравилась.
— Если твоя родина на востоке — туда и езжай! А на
западе делать нечего. Там война! А война — дело не детское.
Попробовал обратиться к какому-то железнодорожному начальнику. Мне казалось, самому главному, потому что он громче всех кричал. Тот и слушать меня не стал.
— Мальчик, ты куда едешь? — тут же строго спросил меня подошедший милиционер.
«На фронт», — чуть не выпалил я, но своевременно сообразил, что этого говорить не следует. Сказал, что еду на родину, и, в доказательство своих слов, протянул ему единственный имевшийся у меня документ, все ту же, выданную в детдоме, справку.
Милиционер прочитал ее, нахмурился.
— Находятся еще чудаки. Война идет, транспорт и без того перегружен, а они детей черт знает куда распускают... Знаешь что, малец, езжай-ка ты обратно. До Очера всего 24 километра. Автобус ходит. Остановка вон, рядом. — Он показал на дом, возле которого стояла толпа людей. — И чтобы я тебя больше на платформе не видел. А то заберу...