Груздев вошел в землянку и зажег спичку. На полу валялась солома, обгорелые спички, спичечная коробка и одна варежка.
— Был кто-ти здесь, Устин. А ну, пощупай золу.
— Теплая, — отряхивая руку, сказал Устин.
— Либо самогон варили, либо ребята баловали.
Устин поднял варежку.
— Мужичья.
— Вот бы дознаться, чья она... Устин, посидим чуток.
Тишина. В темноте вспыхивают цыгарки.
—• Когда же ты решил идти?
— Я бы хоть -сейчас, да мать меня держит, Петр Васильевич. Жаль мне старуху.
— Да что и говорить. Хватила она горя да слез.
— Вот и думаю, как бы это исподволь... обмануть, что ли, все не так будет больно ей.
— Сейчас самая горячая борьба идет там, на фронте. Ты солдат бывалый, обученный, из бедноты и сам понимаешь, с кем мы схватились и куда идет дело. Ступай туда, ступай, дружок, в добрый час, а мы тут пока справимся сами. Старушку я твою не оставлю, поберегу,
Груздев говорил горячо, проникновенно, радуясь решению Устина. И сам Устин чувствовал, что путь, избранный им, самый правильный.
— Чу! — вскочил Груздев. — Слышишь?
— Слышу... — прошептал Устин.
Оба затаили дыхание.
Издали доносилась перестрелка.
— Ну, Устин, никак дождались ворогов. Давай-ка отсюда.
Они выскочили из землянки и, пригнувшись, сунули цыгарки в снег.
— Побегам, Устин! Надо сказать нашим ребятам да уходить за село, к логу. Нас мало, и мы безоружные. Если красные отступят, мы отойдем с ними, а нет, так вернемся. Вот как быть с Еркой, сам-то он не сумеет. .. Эка напасть!
Они бежали по шляху к дороге, сворачивающей к деревне. Когда Груздев остановился перевести дух, Устин схватил его за руки.
— Петр Васильевич! Дальше я не побегу.
— Да что ты? — испугался Груздев.
— Я подаюсь туда! — скороговоркой бросил Устин.
— В эту-то пору! Пропадешь! Давай лучше вместе.
— А ежели красные не отступят сюда? Нет, сейчас самый раз. Да и мать поймет, что уходить мне. беспременно надо. Прощай! — Он крепко сжал руки Груздеву и, отбежав несколько шагов, обернулся и крикнул: — Мать мою, Петр Васильевич, не оставь! Прошу тебя, как отца'родного.
— О матери не сумлевайся. Слово тебе в этом мое каменное.
Они расстались.
Через минуту Груздев остановился и глянул назад, в темноту. На улице попрежнему сонно и тихо. Вдали отчаянно заливались пулеметы." Груздев нырнул в хату.
— Это ты, Петруша? — окликнула жена.
— Я, Ариша. Вставай скорей, голубушка. Белые к селу подходят.
— Господи! — вскинулась Арина.
— Да тихо ты... не шуми. Я должен уходить, а ты знай только одно: где я — тебе об этом неведомо. Весточку я о себе подам. Взбуди Мотьку аль сама сбегай к Акиму да к Семену, скажи — так и так, мол, пущай сходятся за селом у лога. К Зиновею и Ерке я сбегаю сам. Ну, прощевай! Береги Мотьку.