Время летнее. Солнце печет. Мухи кусаются. А кругом — благодать! Широко раскинулся мир, огромный, просторный, хоть подымись и лети, хоть растянись и плыви!..
Гляжу — шагает по песку паренек, с узелком под мышкой, потом обливается, едва дышит.
— Стоп, машина! — говорю я ему. — Присаживайся, слышь, подвезу малость, все равно порожняком еду. Как там у нас говорится: «Ослу друга твоего, если встретишь, в помощи не откажи», а уж человеку и подавно…
Улыбнулся, шельмец, но просить себя долго не заставил и полез в телегу.
— Откуда, — спрашиваю, — к примеру, шагает паренек?
— Из Егупца.
— А что, — спрашиваю, — такому пареньку, как ты, делать в Егупце?
— Паренек, вроде меня, — говорит он, — сдает экзамены!
— А на кого, — говорю, — такой паренек учится!
— Такой паренек, — отвечает он, — и сам еще не знает, на кого учится.
— А зачем, — спрашиваю, — в таком случае паренек зря морочит себе голову?
— А вы, — отвечает, — не беспокойтесь, реб Тевье! Такой паренек, как я, знает, что делает.
— Скажите-ка, пожалуйста, уж если я тебе знаком, кто же ты, к примеру, такой?
— Кто я такой? Я, — говорит, — человек!
— Вижу, — говорю, — что не лошадь. Чей ты?
— Чей? — отвечает. — Божий!
— Знаю, — говорю, — что божий! У нас так и сказано: «Всяк зверь и всякая скотина…» Я спрашиваю, откуда ты родом? Из каких краев? Из наших или, может быть, из Литвы?
— Родом, — говорит он, — я от Адама. А вообще-то я здешний. Вы, наверное, меня знаете.
— Кто же твой отец? А ну-ка, послушаем.
— Отца моего, — отвечает он, — звали Перчик.
— Тьфу ты, пропасть! Зачем же ты мне так долго голову морочил? Стало быть, ты — сын папиросника Перчика?
— Стало быть, я — сын папиросника Перчика.
— И учишься, — говорю я, — в «классах»?
— И учусь, — отвечает, — в «классах».
— Ну, что же! «И Гапка — люди, и Юхим — человек!» А скажи-ка мне, сокровище мое, чем же ты, к примеру, живешь?
— А живу я, — говорит он, — от того, что ем.
— Вот как! Здорово! Что же, — спрашиваю, — ты ешь?
— Все, что дают, — отвечает он.
— Понимаю, — говорю, — что ты не из привередливых. Было бы что. А если нет ничего, закусываешь губу и ложишься натощак. И все это ради того, чтобы учиться в «классах»? По егупецким богачам равняешься? Как в Писании сказано: «Все любимые, все избранные…»
Говорю я с ним эдаким манером, привожу изречения, примеры, притчи, как Тевье умеет. Но думаете, он, Перчик то есть, в долгу остается?
— Не дождутся, — говорит он, — богачи, чтобы я равнялся по ним! Плевать я на них хотел!
— Ты, — отвечаю, — что-то больно взъелся на богачей! Боюсь, не поделил ты с ними отцовского наследства…