Короче, не буду вас долго задерживать. Прошел год и еще год, Бейлка моя выросла, стала, не сглазить бы, девицей на выданье. А Тевье знай свое: возит в тележке сыр и масло — летом в Бойберик, зимой в Егупец, чтоб их затопило, как Содом! Видеть не могу этот город и не столько город, сколько его жителей, и не всех жителей, а одного человека — Эфраима-шадхена, пропади он пропадом! Вот послушайте, что может натворить сват.
«И был день», — приезжаю я однажды в середине сентября в Егупец с товаром. Гляжу, — «и пришел Аман>{57}» — идет Эфраим-шадхен! Я вам о нем как-то рассказывал. Человечек он хоть и въедливый, но, чуть его завидишь, поневоле остановишься, — такая уж сила у этого человека…
— Слышь ты, умница моя, — говорю я своей кляче, — а ну-ка постой тут малость, я тебе пожевать дам.
И останавливаю Эфраима, здороваюсь с ним и завожу разговор издалека:
— Что слыхать насчет заработков?
— Скверно! — отвечает он со вздохом.
— А в чем дело?
— Делать, — говорит, — нечего!
— Совсем?
— Совсем!
— Что за причина? — спрашиваю.
— Причина, — говорит он, — в том, что браки нынче дома не заключаются.
— Где же, — спрашиваю, — они нынче заключаются?
— Где-то там, за границей…
— А как же быть, — говорю, — такому человеку, как я, у которого и дедушкина бабушка там не бывала?
— Для вас, — отвечает он и протягивает мне табакерку, — для вас, реб Тевье, у меня имеется товарец здесь, на месте…
— А именно?
— Вдова, — отвечает он, — без детей, полтораста рублей приданого, служила кухаркой в лучших домах…
Гляжу я на него и спрашиваю:
— Реб Эфраим, вы кому это сватаете?
— Кому же, — говорит, — как не вам?
— Тьфу, пропасть! Сдурели вы, что ли? — отвечаю я, угощаю лошаденку кнутом и хочу ехать дальше.
Тогда Эфраим говорит:
— Извините меня, реб Тевье, если я вас обидел. Скажите, а кого же вы имели в виду?
— Кого же, — говорю, — иметь мне в виду, как не мою младшую?
Тут он даже подпрыгнул и хлопнул себя по лбу:
— Погодите-ка! Вот хорошо, что напомнили мне, реб Тевье, дай вам бог долгие годы!
— Аминь! — отвечаю. — Желаю и вам до пришествия мессии дожить. Но с чего это на вас такая радость напала?
— Хорошо! — восклицает он. — Замечательно! Лучше некуда!
— Да в чем же дело?
— У меня, — говорит, — для вашей младшенькой есть на примете нечто исключительное, счастье, главный выигрыш, богач, денежный мешок, миллионщик, Бродский. Сам он подрядчик и звать его Педоцур!
— Педоцур? — говорю я. — Знакомое имя, из Пятикнижия…
— Да что там Пятикнижие? Причем тут Пятикнижие? Он подрядчик, этот Педоцур, он дома строит, мосты, побывал во время войны в Японии, привез кучу денег, разъезжает на огненных конях, в каретах с лакеями у дверей, с собственной банькой у себя в доме, с мебелью из Парижа, с брильянтовым перстнем на пальце, совсем еще не старый, холостой, настоящий холостяк, прима! И ищет он красивую девушку, кто бы она ни была, раздетую, разутую, лишь бы красавица!..