Клавка отрезала коротко:
— Нет! Хватит с меня. Пожила я у них.
— И ты, и ты против меня?!
— Я не против… Лучше у других жить, чем у Пыльниковых.
— Ну, у других пока. А потом домик купим, сад и будем жить отдельно ото всех, сами себе хозяева.
— Я сама высокие дома кладу, в них и жить хочу. Стройуправление даст комнату. А в домике не буду жить. С хозяйством, с садом. Ты потом меня с работы снимешь, дома работать заставишь. Знаю, эти домики на окраине. Не хочу жить на окраине!
— А еще говоришь, на край света за мной пойдешь! — упрекнул Василий.
— То на край, а то в другую жизнь идти надо. Не по душе мне все это.
Василий грустно усмехнулся.
— Не по душе. А что по душе?
Он встревожился тем, что вот Клавка только любит его, но не понимает, а он был уверен, что Клавка его поймет. «И у нее, оказывается, есть своя линия в жизни, такая же, как у отца. И у нее дом и зарплата не на первом месте стоят! А что же в жизни должно быть первым, главным? Значит, я живу на окраине?! А вдруг Клавка не пойдет за меня на край света, раз нету у меня главного?»
Одной любви-то для жизни мало! Еще он понял из разговора, что покоя она ему не даст.
Раньше казалось: как жить, каким быть — это очень просто, это давно решено. Живи и работай, какой есть. Все вроде тобой довольны. А сейчас два таких вопроса — как жить, каким быть — становились неразрешимыми для него, и он только догадывался, что их нужно решать почти всю жизнь и что, в сущности, он в этом ничего еще не понимает.
— Ладно, — сказал Василий. — Этот вопрос завтра решим. Где жить, как жить — в две минуты не обдумаешь.
— Иди! На работу опоздаешь, — сказала Клавка.
Они стояли у пятой вахты, в ворота которой въезжали грузовики, а в проходную входили рабочие ночной смены. Над ними поднял свои железные и кирпичные стены будничный завод с высокими трубами, с огромными дымами и приглушенным шумом. В небе красные от плавок дымы дрожали над заводом. Колыхался маревом нагретый воздух от горячих боков доменных труб и мартеновских печей. И эти красные дымы лохматились там, высоко в ночном небе, где гуляли холодные ветры.
— Ты у меня будешь хорошей женой! — вдруг просто сказал Василий Клавке.
— Не знаю… — вздохнула Клава, а потом подтолкнула Василия в спину.
— Иди. Опоздаешь.
Он кивнул и, застегнув верхнюю пуговицу спецовки, заторопился к проходной.
Клава зажмурила свои чистые детские глаза и, открыв их, увидела, как Василий слился с потоком рабочих и, когда его уже нельзя было различить среди других, видела только спины в спецовках, она села в трамвай и помахала Василию вслед рукой, не замечая, что машет рукой всем, кто идет на большую, тяжелую работу, к огню — плавить металл.