Епишкин поравнялся с ним, приостановил лошадку, отдышался, вытер треухом пот с лица, словно запыхался, словно не лошадь подняла его в гору, а он сам еле-еле добрался до вершины.
— Ты это куда, сосед? — хмуро спросил его Роньжин.
— А ты куда, сосед? — хитровато прищурив мутные глазки, ответил вопросом на вопрос Епишкин и дыхнул винным перегаром.
Роньжин не ответил и тронул поводья.
Кони, фыркая и прядая ушами, шли бок о бок, шли бодро, иногда поржавывали, как бы разговаривали друг с другом о чем-то.
Путники молчаливо долго смотрели по сторонам, будто любуясь природой и косыми плотными лучами повеселевшего солнца.
Епишкин молодцевато понукал лошадку, все пытался заговорить, но, взглянув на усталое, измученное лицо сотоварища по дороге, замолкал, вздыхая. Первым заговорил Роньжин.
— Вроде у нас по одной дорожке… путь.
Епишкин радостно откликнулся:
— Мне прямо… туда… в горы.
— И мне в горы.
Роньжин думал о том, знает ли Епишкин, куда он направился и зачем, и гадал: а куда и зачем тот сам направил копыта? Ничего, пусть шастает. Казак безобидный, жалостливый, одинокий. В гражданскую вся семья вымерла от брюшного тифа. Запивает и на всех обижен, каждому без причины бросает в лицо страшное ругательство: «Брюшной тип ты после всего того этого!»
Этот вреда не сотворит.
— Ну, вот что, Епишкин! Хватит в жмурки играть. Докладай напрямки: за каким хреном ты в горы подался?!
Епишкин промычал заговорщически:
— М-м… Слушай сюда, соседушка. Упредить тя желаю. Вертайся обратно. Не ходи ты к ним за ради Христа! Измолотят ведь… До смертоубийства потеха дойдет.
— Это почему же? — удивленно спросил Роньжин, чувствуя, как холодеет в груди.
— Я воду в сельсовет таскал. Дверь-то неприкрыта была и все ваши разговоры с Жемчужным как на ладошке слышал. Все знаю.
Роньжин остановил коня и оглянулся назад.
Никого. Пуста степь, только слышно, как начинает позванивать зной.
— Та-а-ак… — растянул он. — Все, говоришь, слыхал? Ну, так теперь скажи, к кому тебя черт понес?
— Да уж скрывать не стану. Мне дрожать неча. А понес меня черт к самому Михайле Кривобокову. Ждет он меня. Лично приказал прибыть. Побалакать о Евдокии-жене, о сыночке, Андрее Михайловиче, то се…
— Хм! А где ты был вчера?
— Я токмо что из Верхнеуральска возвернулся — кожи возил продавать.
«Ни чижа он не знает еще о Михайле. Сказать?! Нет… Пускай пребывает в неведении. Недотепа!» — подумал Роньжин и усмехнулся, а вслух весело сказал:
— Что это там за пазухой у тебя? Неужто револьверы?!
Епишкин схватился рукой за грудь, запахнул ворог поддевки.
— Нету у меня оружия. Так… еда разная.