— Значит, вы ее недолюбливали, так? — прищучила его романистка.
— Кору? Вовсе нет, — ответил он с выражением удивления. — Не стану притворяться, будто она никогда не заставляла меня скрипеть зубами своими истериками и траляляями, а особенно хроническим опаздыванием — не выношу непунктуальности, — но нет, в глубине души я питал к Коре теплое чувство.
Это признание слегка ошарашило Эвадну.
— Да? — сказала она, даже более удивленная ответом Найта, чем он был ее вопросом.
— Да, именно. Не могу сказать, что знал ее так уж близко, но, понимаете, за годы и годы мы случайно встречались в «Плюще», в «Капризе» и так далее.
— Насколько я понимаю, профессионально работать с ней вам не приходилось? — осведомился Колверт.
— Нет, приходилось. Один раз. В тысяча девятьсот тридцатом. Или в тридцать первом? Мы вместе играли на театральной сцене.
— Неужели? — заметила Эвадна. — Кора мне никогда про это не упоминала.
— Ну, я ее не виню. Не то, чем кому-нибудь хотелось бы похвастать. Пьеса Юджина О’Нила, но решительно одна из его слабейших. «Орфей Шморфей». Адаптировано с французского — Жан Кокто, понимаете. Накрылась после пяти спектаклей. Ровно на пять больше, чем следовало бы, по-моему. О’Нил никогда не отличался воздушностью.
— Но Кора? — не отступала романистка. — Вы говорите, что она вам по-настоящему нравилась?
— Ну да. В общем и целом. Безусловно, когда я познакомился с ней лет пятнадцать назад, она была несравненной. Незабываемо ослепительной и наделенной особым обаянием. Не только на сцене, но и в жизни. Одна из тех актрис, кому не нужны огни рампы или софиты. Она не поглощала свет, а, казалось, сама его излучала.
— Точно сказано, молодой человек.
— Благодарю вас, мисс Маунт. И, кстати, благодарю вас за «молодого человека». Мы были одного поля ягоды, Кора и я. Она, конечно, была несколько старше меня. Но у нас у обоих имелось то, что она назвала бы «прошлым». Мы одинаково начали в театре, прежде чем со временем перекочевать в фильмы. И мы равно поняли, что наше время проходит, когда перестали лгать о том, что сделаем, и начали лгать о том, что уже сделали.
Беда Коры, однако, была в том, что она так и не научилась приспосабливаться. Даже играя перед кинокамерой, она продолжала произносить свои реплики так, будто должна была донести их до последнего ряда галерки. И она продолжала держаться — не сдерживаться, — будто была звездой первой величины, какой эти несколько последних лет, увы, перестала быть. Тем не менее ей был свойственен класс, подлинный класс. Она не была похожа на пушистых фитюлечек, с которыми приходится играть сегодня, которые не только не способны играть О’Нила, но никогда даже о нем не слышали. И вопреки всему ее сволочизму, который, должен сказать вам, я не раз испытывал на себе, она умела быть щедрой душой.