Несколько тюленей соскользнуло с камней в воду. Они быстро отплыли в море, и добыть их без байдары было невозможно.
— Ах ты, ррыбий глаз! — вскричал вдруг Сидорка и, мгновенно вскочив, одним прыжком настиг темно-зеленого краба, пытавшегося скрыться меж камнями. — На, Фомка, жарь, — прибавил он, передавая добычу другу.
Увидев удачу Сидорки, многие заставили себя подняться и разбрелись по берегу, собирая ракушки и ловя крабов. Запылал костер из сухой морской травы, согревая тех, кто не был в состоянии двигаться.
С несколькими крабами в руках Дежнев подошел к Афанасию Андрееву, лежавшему у костра.
— На-ко, Афанасий, поджарь да подкрепись хоть этими тварями.
С видимым усилием Андреев открыл провалившиеся глаза и слегка приподнялся.
— Смерть, видно, подходит, Семен, — проговорил он, безнадежно махнув рукой.
— А ты крепись, надейся, Афанасий, — строго сказал Дежнев и, умертвив крабов кинжалом, положил их возле Андреева.
Ночь приближалась. Океан грозно шумел, прячась во тьме. Береговой утес защищал землепроходцев от северозападного ветра, но дымные костры плохо их согревали.
Крупные хлопья снега шипели в огне и заносили сидевших у костров людей.
— Вишь, Фомка, певец-то наш Бессонка поел ракушек и повеселел, — подмигнул Сидорка.
— Ты прав, Сидорка, — мрачно отозвался Астафьев, кутаясь в кухлянку. — Мне так весело, как вяленой треске на веревке.
— Ты шутишь, Бессон, — сказал Дежнев, — то добрый знак: твой дух бодр и стережет тебя.
— Вяленая тресочка была бы сейчас очень к месту, — вздохнул Сухан Прокопьев, потирая живот. — От этих поганых слизняков настоящей сытости нету, только обман.
— Тресочку надо уметь сготовить, служба. Тебе и не снилось, как она вкусна, коль ее сготовят беломорские рыбаки, — внушительно сказал Степан Сидоров.
— Что ваши рыбаки, сажееды! — вскричал вдруг Родька Григорьев, вскакивая. — Вот теща мово брательника, дьячиха из Спасска-Рязанского, так та, братцы мои, меня такой рыбкой потчевала, что я ее всю с костями слопал. Не в воде, в масле теща ее варивала!
— Ррыбий глаз! Еще одно слово про жратву — и я заткну тебе глотку крабьими кишками! — возмутился Сидорка и угрожающе захватил полную горсть крабьих остатков, валявшихся на гальке. — Что за наваждение! Что ни слово — про жратву! От ваших россказней в животе такая резь, словно проглотил пряжку от пояса!
Родька обиженно отвернулся и, кутаясь в лохмотья, подсел к огню. Люди замолчали и, кряхтя, забирались под пологи. Над притихшим лагерем — свист ветра да шум океана…
За весь следующий день протащились каких-нибудь пять верст и снова заночевали выше бережины.