— Ай да Ветошка!
— Как же ты, Федот, думаешь подтвердить? — спросил повеселевший Дежнев. — Ведь всем вам прикладывать руки под отпискою приказных, кажись, не положено.
— Напишем-ко мы, робята, за их, Семена да Никиты, отпиской и свою, — предложил Ветошка, обращаясь ко всей дружине.
— А не написать ли нам не воеводе, а самому царю Алексею Михайловичу! — предложил воспламенившийся Бугор.
— Ишь, куда хватил, рыбий глаз!
— Коль царю писать, то будет уж не отписка, а челобитная, — уточнил Анисим Костромин.
— Кстати, в той челобитной мы и о своих нуждах государю отпишем, — прибавил Ветошка.
— И о трудах наших, — вставил Бугор.
— Попросим его простить нас за побег из Якутского острога, — робко проговорил почему-то покрасневший Артемий Солдат.
Однако его предложения никто не осмеял. Все согласились, что нужно писать царю. Артемий Солдат снова вооружился пером и заскрипел им, потея пуще прежнего.
Когда ж, через несколько дней, челобитная была готова, двадцать четыре человека приложили под ней свои руки.
— Теперь, други, давайте думать, кому идти с отпиской да с челобитной на Колыму, — обратился Дежнев к собравшимся. — Заодно уж им и государеву казну «рыбий зуб» придется волочить. Что же ей залеживаться… А дело нелегкое дойти до Колымы, — продолжал Дежнев. — Перевалы переняты коряками, что погромили ходынцев. Есть ли охотники?
Никто не отозвался.
— Может, ты, Федот, пойдешь? — спросил Дежнев у Ветошки после некоторого молчания. — Твоя мысль была писать челобитную, и твоя рука под ней первая.
Долго не отвечал насупившийся Ветошка.
— Идти мне на Колыму не можно, — сказал он, наконец. — Сам знаешь, ушел я оттоль с Моторой без спросу. Посадит меня приказный под замок да отошлет в железах в Якутский острог.
— Артемий Солдат, Василий Бугор, ваше слово, — вызвал Дежнев.
— Быть нам битыми за побег из Якутского острога, — переглянувшись с Бугром, ответил Артемий Солдат.
— Не время еще нам идти, — прибавил Бугор, — пойдем — сидеть нам в тюрьме. А это, после вольной жизни, — смерть.
— Дружина Алексеев!
— Как казну мы потянем, упустив время? Апрель. Того и гляди развезет. Казну потеряем, сами сгибнем, — возразил Алексеев, избегая глядеть в глаза Дежневу.
— Трудно уволочь казну, — сказал и Степан Вилюй, впалые щеки которого говорили о начинавшейся цинге. — Распутье близко. Мы ж голодны. Едим заморную кету. Сил не хватит доволочься до Колымы…
Долго думал Дежнев после слов Вилюя.
— Ладно, — сказал он наконец. — Казну волочить обождем. Кто охотник доставить лишь отписки?
— Я бы пошел, — вслух раздумывал Иван Казанец, — да не ведаю, отпустят ли назад. А здешнюю вольную жизнь менять на батоги да на подневольщину уж больно обидно.