Дежнев и Биндаро сбежали к парому и, схватив концы веревки, уже заброшенной под зад упавшей в воду лошади, стали вытаскивать лошадь, помогая казакам встречного обоза. Лошадь, сначала опиравшаяся о берег лишь передними копытами, вскоре достала до грунта и задними ногами. Фыркая и прядая ушами, она выскочила наконец на берег.
В суматохе Дежнев не успел узнать людей, которым он помогал. Когда же лошадь оказалась на берегу и Дежнев, бросив веревку, осмотрелся, он вдруг увидел Михайлу Стадухина. Тот его тоже заприметил.
— Семен! — изумленно вскричал Стадухин.
— Михайла!
К великому удивлению Дежнева, Стадухин бросился к нему с протянутыми руками.
— Семен! — повторил Стадухин. — Землячок!
Вдруг Стадухин остановился, снял шапку и опустился перед Дежневым на колени.
— Прости, Семен! Винюсь я пред тобой. Зло держал я на тебя, мово старого товарища. Много зла я тебе сделал напрасно. Прости, будь великодушен!
Дежнев поспешно поднял Стадухина.
— Легко мне простить тебя, Михайла, коль ты сам вину свою сознал. А я на тебе зла не помню.
Стадухин радостно протянул руку Дежневу. Старые товарищи обнялись.
— Душевно рад я, что правда тебе, Михайла, открылась, — сказал растроганный Дежнев. — Ведь дороги сорок соболей, а на правду и цены нет!
Стадухин вздохнул. Дежнев внимательнее оглядел его. На плечах бывшего казачьего десятника был новый атаманский кафтан. Тринадцать лет, что прошли с последней встречи Стадухина с Дежневым, оставили следы. Седина серебрила бороду Стадухина. Красноватый рубец пересекал его лоб. На левой руке не хватало безымянного пальца.
— Давно ль ты, Семен, из Якутского острога? — спросил Стадухин.
— Намедни год было, как выехали. А давно ль ты из Москвы?
— Десятый месяц пошел, как едем.
— Видать, ты в атаманах ходишь.
— Наградил государь. Уважил мои труды. Ведь окромя того, что чуть не всю Индигирку-реку я обсмотрел… мы с тобой, Семен, обсмотрели; да Колыму-реку я открыл… мы с тобой же, Семен, вместях и открыли ее! Окромя всего того, когда негоже расстался я с тобой на Анадыре-реке, проведал я многие реки, что в Охотское море впали: Пенжину-реку, Изигу-реку, Тоую-реку. Проведал я берег моря до самой до Охоты-реки, где Иван Москвитин стоял.
— И на твою долю, знать, досталось, что открывать-проведывать, — слегка усмехнувшись, сказал Дежнев.
— Вдосталь, Семен, хватило. Словно туман тогда мне в голову зашел. Словно враг мне в уши нашептывал: Анадырь, Анадырь! И невдомек мне, дурню, тогда было, что столь широка земля наша матушка, жизни не хватит, чтоб всю ее проведать.
— И детям, и внукам нашим много еще останется открывать, — задумчиво произнес Дежнев.