Миша снова забрался в постель. Ему было очень обидно, что не удалось поговорить с папой. Тем более что поговорить нужно было не просто так, а по делу. Уже несколько дней, как запропастился куда-то шарик от Мишиного игрушечного бильярда. Папа мог бы в два счета выточить точно такой же у себя на заводе. А пока пришлось отвинтить один шарик со спинки кровати. Но во-первых, мама была этим недовольна, во-вторых, шарик оказался немного меньше остальных, а в-третьих, он плохо катился: мешала дырочка. Правда, Миша с Олежкой залепили ее хлебным мякишем, но мякиш скоро ссохся, и шарик снова стал прихрамывать. И вообще без папы было скучно…
А утром пришел управхоз и еще трое мужчин. Миша впустил их и застучал в дверь ванной: мама была уже, конечно, там, под душем. Через минуту она вышла в халатике, стаскивая на ходу с волос резиновый шлем.
— Здравствуйте, Елена Феодоровна, — сказал управхоз. — Извините, что побеспокоили. Мы к вам по делу.
Заходя к жильцам этого большого дома, он всегда называл их по имени и отчеству. Папа сначала думал, что у него феноменальная память. Но мама смеялась и говорила, что, наверно, он каждый раз, когда собирается в какую-нибудь квартиру, заглядывает предварительно в домовую книгу. Потому, наверно, и называет ее Еленой Феодоровной, как записано в книге, а не просто Еленой Федоровной, как все другие.
Мама предложила гостям сесть, но молодой дяденька в круглых роговых очках сказал, что дело касается главным образом балкона, так что лучше поговорить там, на месте. Миша встревожился, не окажется ли это дело одним из тех, о которых при детях почему-то не говорят, и поэтому прошмыгнул на балкон первым.
Отсюда, с седьмого этажа, смотреть вниз было чуть страшновато и в то же время очень приятно. Бумажный голубь, пущенный отсюда, долго-долго кружил в воздухе, перелетал иногда через весь двор, а в особенно удачных случаях даже залетал в открытое окно какого-нибудь из нижних этажей.
Молодой дяденька в очках был, видимо, самым главным среди пришедших. Когда он говорил, управхоз почти все время с уважением повторял: «Точно, товарищ прораб, совершенно точно». Пожилой тоже носил очки, но не роговые, а железные. Одет он был так, будто жара вовсе его не касалась: воротничок рубашки застегнут, жилетка тоже застегнута на все пуговицы; сверху, вместо пиджака, надета спецовка, не застегнутая только потому, наверно, что пуговиц на ней не осталось; на ногах — тяжелые сапоги.
Третий из пришедших с управхозом был так молод, что его и дяденькой-то трудно было назвать. Майка его выгорела настолько, что едва угадывался ее прежний красный цвет; спецовка, надетая внакидку прямо на голые, загорелые плечи, была густо заляпана добрым десятком различных красок. Но несмотря на все это, казалось почему-то, что он одет красивее остальных. Потому, может быть, что сам он был очень крепок и статен.