Мама целый месяц готовилась к этой поездке – она привезла сделанную для меня по особому рецепту домашнюю сушеную колбасу, от которой я, конечно же, мягко отказался. Тогда, проведя с полчаса на кухне гостиницы, она разогрела и стала ставить на стол все остальные блюда, в приготовление которых вложила немало материнской любви, времени и усилий. И, поскольку все они были с мясом, я снова был вынужден отказаться: «Мама, прости, что я тебе не сказал, но я это не буду, я мясо не ем!» Мама видела мое сопротивление, но остановить ее было уже невозможно – с возрастающим волнением и тревогой во взгляде она продолжала предлагать мне то одно, то другое: «Тогда хоть вот этих котлеток поешь, они свежие, я только что их пожарила, сочные, вкусные, с соусом…» – «Мам, я это не буду, прости…» «Ну тогда хоть яички, как ты любишь, с майонезом» – «Мама, яйца я тоже не ем». Тяжело вздохнув, мама достала и положила передо мной свой последний, свой главный подарок: запеченную курицу. Было совершенно очевидно, что это была самая лучшая, крупная, жирная курица, и мама, наверное, с трудом ее отыскала, долго и с любовью готовила, и потом еще очень долго везла. «Ну, курочку тогда хоть поешь, птица ведь – это не мясо…» – «Мама, курицу я тоже не ем…»
И тогда мама села на железную койку дешевой гостиницы и беспомощно просто расплакалась. Я сел рядом и обнял ее за плечи, пытаясь успокоить, но это не помогало – она плакала все сильнее и сильнее: «Что такого плохого я тебе сделала?? Неужели я настолько плохая мать, что мой сын не хочет ничего от меня принимать?? За что ты меня так наказываешь???» Братишка смотрел на это все в полной растерянности. «Боже мой! Что я за сын?!» – подумал я и, готовый провалиться сквозь землю, сказал: «Прости меня, мама! Прости, я дурак! Спасибо большое! Конечно, я съем все, что ты привезла!!» Сначала я подумал, что, может быть, мне удастся взять все это в часть и раздать там друзьям, но мама смотрела на меня так, что стало совершенно ясно – отступать больше некуда: мне действительно придется есть это все прямо здесь и сейчас.
И я съел все это на глазах у моей мамы, которая долго еще не могла успокоиться и продолжала вздрагивать и икать от слез.
На тот момент я уже несколько месяцев питался только морковкой, капустой и проросшей пшеницей с медом и цветочной пыльцой и благодаря этому различал очень тонкие вкусы. Когда я положил себе в рот первые несколько кусочков мяса, меня чуть не вырвало – вкус был такой, как будто ко мне в рот попало содержимое унитаза. Но, твердо решив, что лучше умру, чем позволю своей матери плакать, я продолжал есть, глубоко сожалея, что довел маму до слез.