— Нет, нет. Ах уж эта молодость! Вечно куда-то спешит, не дослушает нас, стариков, — заохал «старик», на вид которому было всего около шестидесяти.
Значит, подумал Корсаков, по мнению профессора, ляпнул он что-то такое, о чем говорить не следовало. Но Афонин и не думал запираться.
— Дело, видите ли, в том, что смотрели все эти бумаги три человека. Двое — специалисты по культуре Востока, точнее, по Тибету, насколько это возможно. Они давали заключение раньше меня. Что касается рукописей, то я с ними спорить не могу. Не моя, так сказать, стихия. А вот по бумагам, которые прилагались к свиткам, они тоже дали заключение, но заключение поверхностное.
— Вы в этом уверены? — ухватился Корсаков.
— Видите ли, есть в данных «бумагах НКВД» — неточности, вызывающие серьезные сомнения. Я об этом сразу заявил, но все вместе они меня переспорили. Вернее, я и не стал возражать. В конце концов, там ведь — комплекс довольно разнородных материалов, а я не специалист по тем, которые составляли, так сказать, сердцевину. К тому же меня всего-навсего попросили высказать мнение, выслушали его, оплатили услугу. Ну, а то, что с моим суждением не согласились… Ну, что же. Вольному воля. Правильно?
— Да, профессор, но вы уверены, что все оценили правильно?
— Там и оценивать-то, по существу, было нечего. Ну, разрозненные листки. Такое впечатление, что кто-то брал, например, доклад или отчет и удалял один-два листка — первый или последний. Или — оба. Первый, чтобы не было видно — кому написано, последний, чтобы не видно было — кто и когда писал. Все, что в середине, может относиться к чему угодно. Понимаете?
— Нет, — решительно и напористо признался Корсаков.
— Ага, — смущенно крякнул профессор. — Ну, представьте себе, что вы пишете письмо, в котором, среди прочего, рассказываете о просмотренном кинофильме. Вы пересказываете сюжет, даете свои оценки игре актеров и так далее, понимаете?
— Да, — кивнул Корсаков.
— Вы пересказываете, не создавая ничего. В этом суть! И если теперь убрать страницы, из которых ясно, что это пересказ чьей-то истории, то посторонний читатель решит: все написанное — ваш собственный рассказ. Теперь понятно?
— Вы думаете, бумаги и есть такой же «пересказ»?
— Неверная формулировка. Я не уверен, что они не являются пересказом. Понимаете различие? Ведь документы эти, если действительно настоящие, относятся к деятельности чекистов. То есть по своему жанру являются скорее всего донесениями, рапортами и отчетами, понимаете?
Корсаков согласно кивнул. Он все больше склонялся к мнению Афонина. Сутормин в самом деле мог просто «заколачивать бабки на раритетах».