Долго обходили родственников Аксеновых и тети Муси, соседей и знакомых. К концу обхода Ира переполнилась вопросами и впечатлениями и от процессии отстала. Ее давило какое-то странное, непонятного происхождения беспокойство. Нет, ей не было страшно. Очень многое изменилось для нее за последние сутки, даже кладбища она бояться перестала. Напротив, если в Москве, во время обязательной ежегодной поездки на кладбище, она старалась не смотреть на чужие памятники, ежась и стесняясь, пробегала мимо, то здесь смотрела по сторонам хладнокровно, даже с некоторой долей любопытства. Но откуда это беспокойство?
Она вернулась и второй раз прошлась по той же тропинке. Стоп. Ну конечно! Стихи. Плохие стихи. С черной гранитной плиты смотрит молодой, вызывающе обаятельный парень в распахнутом пиджаке, а под портретом надпись: «Ты ушел из жизни, не простившись, и эту боль оставил навсегда». Парень был на пять лет младше Иры и похоронен год назад. Что ж, бывает, кто-то умирает молодым, ничего особенного, но плохие стихи и на кладбище режут зрение и слух. Недаром же она филологиня.
Источник беспокойства стал понятен, и Ира смело шагнула дальше. И в следующую же секунду увидела те же строчки: «Ты ушел из жизни, не простившись, и эту боль оставил навсегда». Памятник тоже был черным и тоже гранитным, но с него смотрел совсем другой парень, с умным сосредоточенным взглядом прищуренных глаз. Уже чувствуя неладное, Ира огляделась вокруг: по всему кладбищу, из-за безликих крестов и железных памятников с овальными ликами стариков и старушек, выступали глыбы черного гранита с портретами мужчин. Только мужчин, юношей, почти мальчиков. Одних мужчин. Она пробовала не поверить собственным глазам. Она кружила по извилистым тропкам вокруг разномастных оградок и читала цифры. Года рождения: пятьдесят второй, пятьдесят восьмой, еще раз пятьдесят восьмой, шестьдесят шестой, семьдесят первый, семьдесят пятый, восьмидесятый…
Кружила и смотрела, смотрела, смотрела на цифры и лица, пока не застучало гулко сердце и не подкосились ноги, заставив опуститься на первую попавшуюся лавочку.
– Иришка, ты куда пропала? Все пошли домой. А мы с Володей ищем тебя, ищем.
Аксенов. Голос непривычно тягучий от нежности. Подошел близко-близко. Обнял сзади за плечи, задышал щекотно в затылок. Она поднялась ему навстречу, трясясь крупной дрожью и громко стуча сердцем, прижалась лбом к его щеке.
– Что ты? Что? – всполошился он, отстранил от себя, заглянул в лицо. – Тебе плохо?
Она сглотнула мешавший в горле комок, протянула руку к ближайшему черному граниту, прошептала как смогла: