– Вот видишь. Тебе сказал, а мне нет, – горестно заключила Ира.
– Сказал – не сказал, разве это главное? Мне вон мой Мишка шесть лет проходу не давал, пока не вышла за него, а теперь видишь вот… Не смог. Но я его не виню. Ему, может быть, куда хуже, чем мне. Не все могут. А Санька, он как раз из таких, которые многое могут. Каждому Бог свое испытание, свой крест дает.
Одному немочь преодолевать, другому силой своей, талантом распоряжаться. Неизвестно, что труднее.
– Не понимаю я этого, Тань. Испытания, крест… А Анютке твоей за что крест такой, в чем ребенок может быть виноват?
Когда ее Катюшка – солнечное, открытое миру существо, от улыбки которого расцветало все и вся, – умерла, Ире тоже говорили про крест, про испытание, про судьбу, провожали в церковь и показывали, куда поставить свечку за упокой. Но Иру это совсем не успокаивало, скорее наоборот, бередило рану еще сильнее. Ей казалось, что люди все это придумывали для того, чтобы оправдать, почему умер чудесный светлый ребенок, а не кто-нибудь из них, уже оставивших в этой жизни след, в котором Бог при желании наверняка мог бы разглядеть за что покарать.
– Ирочка, так ведь крест не только за что-то Бог дает, а зачем-то. – В голосе Тани снова послышались нотки привычного учительского терпения. – И крест этот не только Анютке, а и мне, и Мишке, и, может быть, кому-то еще. Чтоб душа прошла через это испытание и очистилась, просветлела. Хотя.., я не умею объяснить. Вот если б тебе, с нашим отцом Георгием поговорить…
– Кого Бог любит, того испытывает? – по инерции припомнила одну из бабушкиных приговорок Ира.
Таня кивнула и улыбнулась:
– Конечно. Я не знаю, зачем это испытание Анютке или Мише. Не моего ума это дело. А вот то, что я должна научиться на судьбу не роптать, должна принять и болезнь и смерть Анечки такими, как есть, – это я точно знаю.
Ее спокойная улыбка настолько не вязалась со словами о болезни и смерти дочери, что Ира удивленно выдохнула:
– Как трудно…
– Трудно, – подтвердила Татьяна и весело пообещала:
– А тебе с Сашкой, думаешь, легко будет? Кстати, не знаешь, что мы под столом делаем?
Ира подняла голову, посмотрела на кухонный стол и расхохоталась:
– Не знаю!
Они вылезли из-под стола, пили холодный чай и долго молчали в тишине рассвета, а когда утром собирались в больницу, Таня жалобно попросила, кивнув на Ленкины пакеты в углу:
– Ирочка, а можно я не буду это брать? Ты только не обижайся, и подружка твоя пусть на меня не обижается, но у нас с Анюткой все есть, правда все есть, а если что-нибудь будет нужно, я тебя попрошу, обязательно попрошу. Можно?