Вот это был удар.
Ирина Михайловна пошла красными пятнами, прикусила губу…
— Давно ли ты, Анька, со мной так разговаривать силу взяла?
— Ты бы, Аринушка, не о моей силе задумывалась, а о своей доле. Сама век в девках, так и Дуняшу решила под свой венец постричь? Нельзя так. Девке уж двадцать, а она знает меньше, чем та же Сонюшка. Ни принять кого, ни поговорить, разве что шелками шить умеет, так это и без нее мастериц хватит. А царевне бы о другом думать след…
Дунька вспыхнула маком, но смолчала, переводя взгляд темных глаз с одной тетки на другую.
— А то не тебе решать…
Ирина Михайловна змеей шипела.
Татьяна улыбалась ей так, что было неясно, у кого клыки ядовитей.
— Ты молись, Аринушка, чтобы мы обратно не вернулись. А то ведь займемся… решением. Наплачешься тогда, отольются кошке мышкины слезки. Али не помню я, как ты Анну травила, как на меня брату наговаривала?
— Не бывало такого!
— Да неужто? Вот и пусть не будет. А то не обрадуешься… Ежели мы вдвоем сюда вернемся, так ты радости не испытаешь…
Вот это уже правильно, — отметила для себя Софья. Пугать ее, пугать и побольше. Сейчас она силу почувствовала без сестер, приближенной к брату себя возомнила. А надо ей напомнить, что номер-то ее десятый. И что ежели ей всерьез заняться — хрупнет, как пирожное-безе.
Тогда пакостить она все равно будет, но исподтишка. Тихо-тихо…
Да и призадумается, выгодно ли ей гадить тем, кто в Дьяково. Сейчас-то она одна, сама по себе хозяйка. А станет их опять трое, да еще младшие царевны подросли…
На лестнице зашумели, возвращалась свадьба, щедро осыпаемая льном и коноплей.
Теперь уже всех кормили по-настоящему, так, что стол в буквальном смысле слова ломился. Но молодые все равно не ели. Сидели, глядели друг на друга….
А вот Голицын поглядывал на молодых царевен. Нехорошо так поглядывал, расчетливо, умно…
И все чаще его взгляд останавливался на Софье, все ярче блестели синие глаза… хорош, собака. И прекрасно об этом знает. И пользуется умело — не первый раз? Ой, не первый…
Кто сказал, что жиголо — это изобретение итальянцев?
Царевна меланхолично ковыряла красную икру и думала, что это — обратная сторона затворничества. Есть терем — нет Васечек.
Нет терема? И такие Васечки лезут тараканами, надеясь через свои мужские достоинства получить место потеплее…
Ну да ладно, ежели что — обеспечим.
Самое теплое место у нас, как известно, в печке. Доменной.
****
Наконец молодых проводили в опочивальню, закрыли за ними двери и поставили стражу. Отгонять слишком умных. Ну и от всякой нечисти, наверное…
Алексей Михайлович двигался вполне бодренько, сказывались посты и молитвы. Любава чуть пошатывалась от усталости, но тоже шла. Софья с недетским цинизмом рассудила, что не тот у отца возраст, чтобы молодую жену в постели загонять, успеют выспаться — и решила сама также отправиться в постель.