Разодетая тетя Гумры ног под собой не чует; губы — улыбаются, глаза смеются. Бегает, тащит из дома все новые и новые блюда.
Как всегда, у них светло и уютно.
— Теперь нужно суметь устоять перед этим парнем! — показываю я на Посалака.
— Вай-ей, сосед, — тут же весело откликается тетя Гумры. — А я думаю, он там весь свой пыл оставил. Так бывает со всеми возвращающимися с курорта. Что-то я не вижу в нем ничего такого, перед чем невозможно устоять, — парирует тетя Гумры. — Наверное, погулял на славу, раздарил себя.
Посалак проводил взглядом Акджагуль с сыном и, удостоверившись, что, кроме Гумры, в беседке нет женщин, игриво воскликнул:
— А как же иначе! Разве можно оставаться равнодушным, если и в море, и на суше порхают вокруг тебя одни русалки да ангелы? Разве можно удержаться, ну-ка, скажи, милая мать моих дочерей?
Я перехватил взгляд тети Гумры, в котором гордость была смешана с неудовольствием.
— Ай, Муса, — вдруг раздался сверху знакомый голос. Он был грозен.
Только тут я заметил Мусу. Услышав зов жены, он вскочил, отошел от кипящего котла и запрокинул голову вверх.
— Ай, Муса, иди сюда, — потребовала Огулнияз.
Муса жалко скривился, посмотрел на брата, словно извиняясь перед ним, и поспешил уйти. Вскоре он вернулся. В руках у него был лохматый тряпичный кутенок. Такой же, как тот, которого купила Акджагуль. Похоже, Огулнияз смотрела сверху, кто что дарит. Не захотела отстать от других.
И я вспомнил.
Как-то в воскресенье мы с Акджагуль сидели у открытого окна, пили чай. Акджагуль тихонько сказала:
— Завтра Огулнияз тоже выроет очаг во дворе, на виду у всех будет жарить мясо.
Я не понял.
— Это почему?
— Посмотри, тетя Гумры жарит мясо, они купили барана. Уж завтра Огулнияз расстарается! На базаре не купит — в магазине возьмет, подешевле, не барана, так говядину, но жарить будет обязательно. Вот увидишь, она поставит свой казан у тамдыра, на самом видном месте.
И точно — на следующий день Огулнияз крутилась вокруг очага и тамдыра и, покрикивая на Мусу и дочерей, важно бросала куски мяса в раскаленный казан.
Вот и сейчас она заставила Мусу на виду у всех преподнести подарок. Пусть теперь попробуют сказать, что Огулнияз — скряга! Сама она прийти не захотела. У туркмен принято праздновать рождение сына в семье отца, а не матери. А уж кто лучше, чем Огулнияз, знает старинные обычаи и чтит их. Правда, когда ей это выгодно…
Женщины сидели в лоджии, и до нас доносился шум их голосов.
Я налил себе "Массандру", привезенную Посалаком из Крыма. Тамадой, как всегда, был Посалак. Меня усадили на почетное место, рядом с ним. Напротив сидел Ягмур — зять Посалака, симпатичный, улыбчивый парень. Сегодня я увидел его впервые.