— Да ничего. Как у всех. — Я попытался улыбнуться.
— Что значит «ничего»? Давай-ка сюда поближе.
Я посмотрел на председателя. Он, видно, тоже не знал, что ответить.
— Слушай, парень. Не дело это: люди у вас тут как в воду опущенные. Если на душе темно — и силы нет, и надежды нет. А без надежды победить нельзя, для победы нужна крепость духа. Вот ты — почтальон, письма по кибиткам разносишь. Наверное, вопросы задают? О войне — когда, мол, она кончится, победим или не победим.
— Спрашивают. Одна бабка спрашивала, когда кончится…
— Ну, а ты?..
Я пожал плечами.
— Значит, не смог ответить. Плохо парень! Ты как должен был сказать? «Война кончится, когда мы победим. А чтобы скорее победить, будем все помогать фронту; там очень нужны теплые носки, теплые варежки — не мерзнуть же нашим ребятам. И только война кончится — я к тебе к первой прибегу с этой вестью. И ты свяжешь еще одну пару носков и подаришь мне за хорошую новость!» Вот так надо с людьми говорить. Понятно?
— Понятно, товарищ Санджаров.
Он усмехнулся и похлопал меня по плечу.
Он всегда добрый, веселый. В тот раз мне даже подумалось, что война скоро кончится и Санджаров это знает.
Проснулся чуть свет. Подбросил ишаку свежен травы. Он опустил уши и удивленно поглядел на меня: «Чего это ты так рано, Еллы-джан?» А мне не спалось.
Я взобрался на бугор за кибиткой, сел и стал смотреть на село. Как Илли. Он вставал раньше всех, забирался сюда и сидел, курил, поглядывал… О чем он тогда думал? И почему вообще был последнее время задумчив? Может, знал, что скоро придется уйти из дома с мешком за плечами? Нет, откуда ему было знать. Вот начальство, оно, наверное, знало. Санджаров уж точно знал…
На колодце возле школы загудел, разматывая веревку, барабан. Девушки с кувшинами одна за другой потянулись к колодцу. Вон наша соседка Солтанджамал, сестренка Нокера Кейкер… Много их собралось, девушек и молодых женщин. Толкуют о чем-то.
Протирая глаза, вышла из кибитки тетя Огулдони.
— Солтанджамал! — грубым голосом закричала она, обернувшись к кибитке своей невестки. Никто не отозвался, и Огулдони, покачиваясь, вперевалочку пошла к моей матери, кипятившей во дворе чай.
— Глядишь? — заметив на бугре меня, бросила мимоходом. — Гляди, гляди, дай бог тебе здоровья! Вон их сколько — теперь любую выбирать можешь.
Мама тихонько засмеялась, покачала головой — ох уж эта Огулдони: скажет так скажет!
— Ну как, Дурсай, может, вместе чайку попьем? — Тетя Огулдони со вздохом присела возле мамы. — От невесток теперь чаю не дождешься. Они, бесстыжие, тогда свекровь уважают, когда муж рядом.