его по-настоящему.
— Прости. Когда я говорю, что ты не святая, я лишь имею в виду, что ты никогда не стремилась сажать себя на цепь. Ты любишь свободу, иначе тебе сейчас не было бы так плохо. Одна близость Лилиной несвободы уже душит тебя.
— Лиля была хорошей!
— Кто ж спорит… — Арефьев пожал плечами. — Более того, умной. Умным ведь не живется спокойно. Она пыталась найти ответы. Ты любила ее, пыталась защитить, но ей нужно было другое. Она хотела понять, кто она. Как ей жить и что делать, и правильный ли путь она выбрала, и не поздно ли все переиграть. Это важные вопросы, но… Она сперва оттянула маятник в одну сторону, жила так много лет, а потом задумалась, правильно ли это. И отпустила маятник, так что он закачался как безумный… Не трави себя. Ты не могла знать.
— Она моя сестра, она ведь мой близнец… — у Лары вдруг задрожали губы. Егор привлек ее к себе, и она уткнулась ему в грудь. Его руки обвили ее плечи, а подбородок коснулся макушки, пахнущей дегтярным гагавкинским мылом.
— Она человек. Кем бы она ни была для тебя, она отдельный человек. И ты отдельный.
И вот теперь они добрались до Иркутска. В торговом центре, где сплошь кафель, плитка, блеск витрин, запах парфюмерного магазина, картошки-фри и попкорна. Лара попросила Егора не идти за ней, дать ей полчаса времени, а теперь и сама не понимала, зачем ей это понадобилось. И зачем она попала в этот бесчувственный кондиционированный товарный рай. После долгой дороги, в потной майке и затертых, пыльных и давно нестираных джинсах стоять посреди большого холла, крытого стеклянным куполом, было довольно дико.
Какое-то красочное пятно на периферии зрения вдруг привлекло ее внимание. Она повернулась налево и увидела маму с маленькой дочкой. Одной рукой девочка держалась за мамину руку, а другой за нитку воздушного шара, и вдруг отпустила. Воздушный шарик, невыносимо-красный, стал подниматься все выше и выше. Лара окаменела. Она была не в силах пошевелиться и даже не заметила, как кто-то из покупателей задел ее плечом. Толпа стала обходить ее, размываясь, обтекая и не замечая, видя в ней только неудобство, препятствие для своего бездумного хаотичного движения.
А она стояла и, задрав голову вверх, смотрела на шарик, выпущенный детской рукой. Ему предназначено было взмыть ввысь, но он остался под прозрачным куполом торгового центра, скитаясь среди металлически блестящих перекрытий стеклянной кровли, обреченный сдуться и упасть на пол грязным резиновым лоскутком, так и не добравшись до неба. Лара все стояла и смотрела на него. И в эту самую секунду, вот прямо так, ярко, с обжигающей льдинкой в пищеводе, ужасающе отчетливо она осознала, что ее сестра умерла. Она ушла навсегда, прикрыв за собой дверь. И ей остается только повернуть в скважине ключ до щелчка, чтобы не пустить в дом незваных гостей с холода.