– А если так, то ты... – замялся Колька, – может быть, ты... поцелуешь меня? Один только разочек! – повысил голос Колька, стараясь не дать Яниным возражениям вылиться наружу.
– Совсем обалдел? – возмутилась Кузнецова и собралась следовать по знакомому маршруту дальше. Но Брыкун задержал ее и за плечи развернул к себе. Она вырвалась, но он опять загородил ей путь.
– Ну что тебе стоит? Один только раз! Я же больше не прошу! Ты вспомни, кто тебя отговорил, когда ты травиться хотела? Где бы ты сейчас была, если бы не я? Вспомнила?
– Ну... вспомнила...
– Так вот! Совесть-то надо иметь! Теперь, когда я всеми брошен, ты почему-то совершенно не хочешь мне помочь. Разве это по-дружески? Я могу с ума сойти от одиночества и тоже отравиться каким-нибудь ядом!
– Как тебе, Брыкун, не стыдно! – еще больше возмутилась Яна. – Выходит, что ты меня тогда из корыстных соображений от смерти отговаривал?
– Ничего не выходит! Просто я сейчас оказался в сходной ситуации.
– Я тебя, между прочим, в своей ситуации о поцелуях не просила!
– Хм, так естественно...
– Почему это естественно?
– Потому что ты – девушка. Девушкам так поступать не принято, а мужчины как раз и должны брать на себя инициативу.
– Колька! Пойди к Насте и возьми инициативу в свои руки: помирись с ней!
– Да за ней, если ты хочешь знать, теперь мамаша все время следит. Я не удивлюсь, если она частного детектива наняла, чтобы он ей все про меня доносил. И если я к Настьке приближусь хотя бы на метр, то мне точно крышка! Может быть, шереметьевская мамаша даже этого ждет не дождется, чтобы меня, что называется, с поличным за руку схватить и в колонию упечь. А потому как я еще на свободе, то и прошу тебя всего об одном поцелуе. Ну что тебе стоит!
– Отстань лучше, Колька, по-хорошему! – возмутилась Яна.
– Значит, не хочешь... Брезгуешь, значит. – Покрасневший Колька постукивал по тротуару носком своей нефирменной кроссовки.
– Ты прекрасно знаешь, что я люблю другого человека, а потому ни с кем, кроме него, даже из самых дружеских чувств, целоваться не собираюсь! – Скороговоркой выпалив это, Яна хотела уйти, но Колька вдруг совершенно неожиданно сменил гневное выражение лица на просительное.
– А можно тогда... я тебя поцелую? Один только раз! На память! – Брыкун приблизился к Яне и провел рукой по ее пышным волосам.
Она мотнула головой в знак несогласия, но Колька быстро наклонил к ней свое лицо. Яна почувствовала на своих губах Колькины, и... рядом раздался знакомый голос Юльки Широковой:
– Я же тебе говорила! А ты не верил!
Яна оттолкнула от себя Брыкуна и увидела перекошенное лицо Шереметьева, который каким-то непостижимым образом оказался вдруг подле нее.