Знание-сила, 2001 № 08 (890) (Журнал «Знание-сила») - страница 92
Лето, осень, зима, весна. Мы их пробегаем, проезжаем в метро, электричках и собственных автомобилях, успевая только на бегу удивиться: как, уже все расцвело… Осыпалось… Ушло под снег…
Но разве можно без них? И разве не времена года связаны таинственными прочными нитями с сутью вещей, с главной пружиной существования, и связаны гораздо теснее, чем наши проблемы и политические сезоны?
Хорошо все-таки, что можно вернуть себе переживание времен года – как переживание некой тайны, некого смысла…
Остановленное мгновенье перестает быть прекрасным. Чтобы к нему вернулась поэзия, оно должно пройти. Все в прошлом – наверное, универсальная формула времени, а не только банальность, претендующая на философское отношение к чужой судьбе. Но сейчас речь о времени, о том. как формой его существования стал сад, а чередование месяцев – теми событиями, расстояние между которыми и есть само Время.
Кто-то сказал, что деревья – самая совершенная форма жизни. Может быть, потому, что в них нет изначальной порчи, присущей человеку, а может, потому, что они поддерживают в людях чувство корней. Так или иначе, но сейчас мне трудно представить, как одна-единственная женщина (правда, агроном) взяла землю, чтобы развести сад. Кроме яблонь, она посадила вишни, сливы, кустарники и много-много цветов. А что такое цветы в саду, знают разве что специалисты. Ведь подросшие деревья – это тень, а цветы любят солнце, значит она занималась искусством. Ее дочь не видела в занятии матери ничего особенного и считала, что сад был заложен как место спасения, как побег из коммуналки.
Эта дочь тоже не чуралась лопаты, но посещала сад набегами: она появлялась, чтобы что-нибудь посадить, и совала клубни, луковицы, черенки куда попало – на любое свободное место, лишь бы туда падало солнце. Мать выкапывала все это и пересаживала сообразно своим представлениям. «Для меня главное – красота! – говорила и добавляла: – Должна быть система».
Так сложился единый маленький мир, где не было прямых линий, а с каждой точки просматривался уголок, столь же замкнутый, сколь и открытый, подчиненный общему замыслу. Разросшийся сад можно было сравнить с книгой, которая читалась по мере продвижения по центральной дорожке, отсюда каждая страница воплощалась группой растений, а все вместе они уходили в бесконечность: иллюзию поддерживали дальние кулисы высокой зелени.
И все-таки главной заботой агронома были яблони. «Все целуешься со своими яблоньками!» – говорил сосед Геннадий Дмитриевич, парторг и хозяин одновременно; он приходил побеседовать о текущем моменте и в холшевой рубахе навыпуск напоминал Кочубея, когда его ведут на казнь.