Этими словами впервые публично было заявлено общественное одобрение чете Каддльсов, сумевшей в короткое время так откормить своего сына, который при рождении весил меньше семи фунтов.
Скоро этот сын снискал не только одобрение, но и всеобщую славу для себя и своих родителей. А еще через месяц слава даже переросла их общественное положение, — будучи членом такой маленькой общины, обладать столь большим ребенком было даже, пожалуй, и предосудительно.
Соседский мясник одиннадцать раз, месяц за месяцем, взвешивал маленького Каддльса и всякий раз делал какое-нибудь замечание, хотя вообще был человеком очень неразговорчивым. В первый раз он сказал: «Молодчина», во второй: «Вот-то как!», а в третий: «Ну я вам скажу!..» Потом он уже ничего больше не говорил, а только пыхтел, чесал затылок и по нескольку раз с недоверием всматривался в показания своих пружинных весов.
Каждую неделю чуть ли не все обыватели поселка приходили любоваться на «крупного парня», как его прозвали, причем большинство считало долгом потрепать его по спине и сказать: «Подушка!» Только одна мисс Флетчер никогда этого не делала, что тоже было понятно: своих детей у нее не было, и она с ними обращаться не умела.
Леди Уондершут, благодетельница (а вместе с тем и тиран) поселка, приехала после третьего взвешивания и пристально рассматривала ребенка в лорнет, заставивший его отчаянно разораться.
— Необыкновенно крупный ребенок! — наставительно сообщила она родителям. — Вы должны хорошенько за ним ухаживать, Каддльс! На искусственном кормлении он, конечно, не будет так быстро расти, но мы сделаем для него все, что можно. Я вам пришлю немного фланели.
Приезжал доктор, взвешивал ребенка, измерял его лентою и записывал размеры в книжку. Даже старик Дрифтоссок, снимавший ферму в Мардене, нарочно сделал две мили крюку на навозной телеге, чтобы посмотреть на малютку. Переспросив раза три, сколько месяцев Альберту-Эдуарду Каддльсу, он высказал предположение, что этот маленький джентльмен, должно быть, надут (как надувают телятину, чтобы она казалась жирнее), а затем посоветовал послать его на выставку.
Ребятишки из школы тоже повадились приходить смотреть на «крупного парня». Миссис Каддльс то и дело приходилось отворять дверь на пискливый голосок, повторявший: «Позвольте, мэм, взглянуть на вашего ребеночка. Можно, мэм?» Сам Каддльс должен был вмешаться, чтобы прекратить это нашествие.
Миссис Скиннер неизменно присутствовала при всех визитах к ее внуку, причем держалась на заднем плане, стояла, скромно поджав руки, но улыбалась бесконечно лукавой улыбкой.