Андрею пришло в голову остаток сегодняшнего вечера и ночь провести всем составом. Он боялся. Однако вскоре по губам капитана пробежала мрачная улыбка: шестеро рабочих тоже держались вместе.
Перед глазами капитана все еще стоял растерянный, но не напуганный подследственный. Он зажмурился и дернулся от выстрела, потом упал как подкошенный — Андрей выстрелил ему точно в сердце, едва ли тот мучился больше мгновения. Странно было видеть словно вытягивающиеся конечности смертельно раненного, когда тот рухнул на каменную площадку. Он будто размазывался по ней в короткой агонии. И Андрей завтра, закончив работу, тоже может расползтись телом по камням, а потом уйти в последнее погружение.
На следующий день капитан Овчинников десятки раз задавал себе один и тот же вопрос: надежна ли эта наспех возведенная ширма? И отвечал себе: да, визуально надежна. Стены ровно оштукатурены, ничто не говорит о потайной комнате. Андрей сомневался лишь по одной причине: он знал о существовании тайника. И бесполезно было смотреть глазами постороннего, взгляд проникал за известковую ширму, видел за ней массивную дверь, короткий тамбур и то, что крылось дальше. Вряд ли кто-то додумается долбить монолит, возможна лишь случайность, от которой не застрахованы ни люди, ни их замыслы. А тот, кто продумывал эту консервацию базы диверсионно-разведывательного подразделения, наверняка испытывал дефицит времени и был скован в действиях приказами. Капитан Овчинников доложит как полагается, не имеет права указать в рапорте даже намек на сомнение, ибо последнее укажет на невыполнение задания или халатное отношение к ответственному поручению. И те же самые щели, которые он с командой собственноручно затирал, от инстанции к инстанции будут становиться все тоньше, пока не исчезнут вовсе за последним докладом. Стало быть, беспокоиться нечего.
* * *
— Видишь, пенится вода? Там риф… А вот и бастион показался.
Сергей кивнул, глядя не белесый конус. И узнал также, что раньше издали он виделся темно-серым, почти черным, а на закате приобретал красно-коричневатый оттенок.
«Давай, давай, приятель, убаюкивай меня», — щурился Марк то на крепость, разрастающуюся на глазах, то на топорщившийся пиджак Ганелина. Родион не скрывал оружия, однако ничего не сказал насчет скверного вооружения напарника: только его натренированных кулаков. Он был или никудышным агентом, или откровенно кичился тем, что является старшим и в качестве отличительного знака носит под пиджаком пистолет Дегтярева.
— Суводь, — рука Ганелина потянула на себя рукоятку газа. Катер сбавил ход. — Хорошее место для стоянки, некому только бросить швартовый.