— Они начали расследование… Вчера на Кильском пароме с ним видели двух человек… Пока они еще не объявились… Пока еще нельзя говорить об уголовном характере этого дела… Тело отправлено на вскрытие… Таков общий порядок… Да, вы можете позвонить нам по этому номеру, — закончила она.
— Неужели кто-то хотел убить Франка? — прошептала я, ни к кому не обращаясь, словно у меня и мысли такой не было. Дело в том, что с той минуты, как я узнала, что кто-то угрожает Аннунген из-за тех денег, которые я присвоила, я знала, что Франк в опасности. Знала! И ничего не предприняла!
— Кильский паром! Как он на нем оказался? — воскликнула Аннунген и ударилась головой об стол. Стеклянная столешница с треском подпрыгнула, тюльпаны вздрогнули.
Я попыталась обнять ее, но она сбросила мои руки и встала. С глазом Дали, горящим на узле пояса, она произнесла в пространство:
— Когда мы ездили в Тиволи в Копенгаген, он всегда говорил: «Я могу прыгнуть с самой верхней палубы и доплыть до пляжа в Дрёбаке! Мне это ничего не стоит!» И девочки кричали ему: «Не надо, папа! Нам страшно!» Но прыгнуть с Кильского парома! Неужели он не понимал, что даже ему не прыгнуть с такой высоты. Неужели думал, что он непобедим? Или его вынудили прыгнуть?
В это время Фрида налила в обычный стакан французского коньяку, заставила Аннунген сесть на диван и почти силой влила в нее коньяк. Сначала Аннунген всеми силами сопротивлялась, потом пригубила. И начала сосать край стакана, точно ребенок, который сосет грудь матери. В стакане не осталось ни капли.
Мы возились с Аннунген до тех пор, пока солнечный диск не вскарабкался на крышу дома, стоявшего напротив. Я даже не думала, что она такая сильная. Мы с трудом удерживали ее, но время от времени она начинала от нас отбиваться. Она бросалась на стены и билась о них головой с такой силой, что у нее лязгали зубы и кожа со лба прилипла к белой стене. Аннунген сражалась с ветряными мельницами за жизнь Франка. Когда я пыталась сдержать ее, она выворачивала мне руки так, что у меня трещали суставы. Я хотела уложить ее в постель, но от ее удара у меня потемнело в глазах. Столько ударов я не получала с самого детства. И я их заслужила! Прости, Господи, я честно их заслужила!
Наконец открылись аптеки, и я решила выйти, чтобы купить чего-нибудь успокоительного, а может быть, и найти врача. Но Аннунген загородила мне путь.
— Если ты оставишь меня, я спрыгну с балкона! — прорычала она.
Я испытала облегчение, когда собака старика вышла на балкон и начала лаять. Слава Богу, в этом доме были и другие буйные существа. Мелкие пташки ни на что не обращали внимания. Они пели! Они пели каждое утро, с тех пор как мы здесь поселились.