Второго мая я заняла свое место на шестой палубе Кильского парома, и «Принцесса Рагнхильд» отошла от Норвежской набережной в Киле. Вскоре город остался у меня за спиной. Справа виднелся заросший лесом мыс с домами знати времен былого величия. И конечно, причал для парусных судов. Слева раскинулся город, и он был вовсе не так безобразен, как можно было подумать, глядя на него из порта с подъемными кранами, которые, как хищные птицы, нависли над пакгаузами и черными судами.
С правого борта шесть человек гребли, точно спасая свою жизнь, в узкой шлюпке, летящей по серой, без блеска воде. Казалось, что у них есть только верхняя часть торса — плечи, руки и головы. При выходе из порта был виден маяк и слабая полоска света на горизонте. Палуба была синяя с белыми и серыми пятнами и медным судовым колоколом. Несколько человек исчезли, как только выполнили свою обычную работу. Могучие блестящие якорные цепи затихли.
Корпус судна дрожал. Мы скользили вперед и правым бортом едва не задели навигационный знак с красным фонарем. На фоне неба вырисовывалась статуя, похожая на силосную башню. Вдали виднелись песчаные берега в зеленоватой дымке. Через несколько минут небо очистилось. Горизонт превратился в молочную полосу. Покрытый лесом мыс с левого борта напоминал щеку великана с двухдневной щетиной. Он лежал, окунув голову в море, ноги были вытянуты на берегу, а посередине покоилось его большое немецкое пивное брюхо.
В 18.10 я хотела посмотреть, как мы будем проходить под мостом через Большой Бельт. Вместо этого я сидела в ресторане a-la-carte, и мне была видна лишь маленькая частица моря.
В 18.20 мост все-таки возник впереди. Самый большой мост в Европе, восемнадцать километров в длину, между Зеландией и Фюном. Я возвращалась и тосковала по всем мостам, которых уже никогда не увижу.
А вечером какая-то женщина с волосами, как у Аннунген, и с невероятно большим задом, танцевала свинг с шофером трейлера. Они явно не были знакомы, но он обратил на нее внимание и одобрил ее. Шофер обладал замечательной способностью к маневрированию: «You are so wonderfull tonight»[36]. На музыкантах были клетчатые, как у арлекина, рубашки, волосы у них были длинные, такие носили в семидесятых годах. Когда пронзительный женский голос объявил, что шоу начнется сейчас и продлится двадцать минут, женщине и шоферу пришлось оторваться друг от друга. Но она не отказалась, когда он пригласил ее к своему столу выпить по рюмочке.
Я встала, взяла в каюте куртку и вышла на палубу.
Там по набережной Сиджеса прогуливалась Фрида. Она только что побывала в баре отеля «Террамар». Сорок пять минут в одну сторону. Мы часто ходили туда. В расстегнутых куртках, с разлохмаченными ветром волосами. Она прошла мимо дорожки для роликовых коньков, по которой на роликах катило какое-то семейство. И мимо пожилых супругов с пузатой собачонкой, всегда испражнявшейся на клумбе возле каменной скамьи. Ее исторгаемые в форме бумеранга экскременты мгновенно расплющивались, превращаясь в расплывчатый паштет, который никто и не пытался убирать. Рядом со вчерашними и позавчерашними. Старики были куда более усохшими. И покрывшаяся коркой поверхность экскрементов оптимистично напоминала о том, что рано или поздно все обратится в землю. Потом Фрида прошла мимо молодого человека, который спустил свою большую собаку на лестницу, ведущую к пляжу, хотя там повсюду красовались объявления, гласившие «Gosso No»