Виктор Григорьевич замолчал, уставившись невидящим взглядом куда-то в стену. Волкогонов и Масляев посмотрели туда же – мало ли, вдруг там появится таинственный «он», – но увидели просто потрескавшуюся штукатурку. Тогда их взгляды вернулись к замершему преподавателю. Какой Горбунов дал ответ на ультиматум, было уже очевидно, но мальчики не могли решить, было ли бы правильнее, если бы он сделал другой выбор. Да и был ли здесь верный выбор вообще.
– И сколько детей? – тихо спросил Роман, но Горбунов снова пропустил вопрос мимо ушей.
– Почему же вы никому ничего не сказали? Ведь можно было что-нибудь придумать, – взволнованно подал голос Андрей, которого, похоже, эта история очень тронула.
– А кто бы мне поверил?! Да и не мог я так рисковать. Если бы меня отстранили, упекли в психушку, уволили, он бы узнал. Он всегда все узнает! И что тогда? Вся бы моя семья умерла… Весь город бы умер!!! Столько бы людей погибло… Кирюшка до сих пор в больнице. Но живой!.. Как я мог?
– И вы молчали и водили к нему детей, которых потом убивали, – негромко проговорил Волкогонов, безжалостно глядя на военрука. Он не мог его простить и посочувствовать, как Андрей. Как бы ни был тяжел выбор, этот человек был виновен в том, что пострадали дети. Он был учителем и предал своих собственных учеников. Мог бы убить их своими руками – это было бы то же самое.
– Неправда! – выкрикнул Виктор Григорьевич, дернувшись, словно от удара в лицо. – Он не убивал… Он мне обещал… он обещал…
Мужчина резко отвернулся, и мальчикам показалось, что он утирает слезы. «Не таким уж железным оказался Феликс», – промелькнуло в голове у Волкогонова, но ему тут же стало стыдно. В конце концов этому человеку досталось за последнее время столько всего, что уважения заслуживало хотя бы то, что он продержался так долго.
– Да кто этот «он» в конце концов?! – не выдержал Масляев, вскочив с табуретки.
– Червяков. Владислав Сергеевич, – послышалось из-за входной двери. Она открылась, и на пороге показался Кузьмич в своей всегдашней замызганной робе и с ящиком инструментов в руке. Только сегодня вид у него был особенно помятый и утомленный.
– Привет, Виктор Григорьевич, – бросил он походя, поставил ящик на пол и направился к умывальнику. – Ну и натворил ты дел, товарищ военрук. Как теперь и расхлебать-то все?
В комнате повисла тишина – все трое гостей смотрели на сутулую спину сантехника, неторопливо моющего и вытирающего руки о полотенце. Когда он повернулся к ним лицом и посмотрел на каждого, мальчики потупились, – такой пытливый и сосредоточенный взгляд был у старика. Показалось, что он заглянул в души каждого.