Старик принес деньги, собранные с бывших друзей и коллег. Оплатил операции, но самое главное, просто находился рядом. Изо дня в день. Менял утку, помогал тащиться до умывальника, травил пошлые анекдоты, приносил нехитрые продукты. Потом ушел, едва Малярийкин встал на ноги и стал более-менее самостоятельным. И, гад, после этого даже слова не сказал. Сначала Маляр сам не мог говорить из-за порванной щеки, а как разрешили, то говорить перестал старый умник.
Насколько знал Маляр, его игровой танк забрали обратно спонсоры, остатки денег на личных картах зачли в счет лечения. Сумма, которую припер Байбулатов, помогла съехать с больничной койки, перебраться на окраину, снять эту жалкую каморку и начать работать на дому. Несмотря на рекламу, что, мол, бывший участник «КТО» чинит утюги, денег хватало едва-едва. Некоторые клиенты просто приходили посмотреть на знаменитого в прошлом аэрографа и танкиста, но денег за погляд не давали. Пару раз приходили и журналисты. Таких Маляр, не церемонясь, спускал с лестницы.
Пытаясь расширить возможности заработка, Малярийкин даже пробовал рисовать. Но поломанная рука не давала. Кости срослись правильно, но некоторые сухожилия – неудачно. Малярийкин слабо в этом разбирался, но по ночам руку иногда простреливали боли вдоль нерва, ведущего от запястья к большому пальцу правой руки. Рука и пальцы слушались, в принципе, очень хорошо – Малярийкин мог работать с крупным инструментом просто виртуозно. Но вот той легкости, которая была присуща ему при создании картин, живописи, аэрографических шедевров, – не стало. Рисовать отныне Малярийкин не мог. Выходит, и «маляром» больше он не был.
О былой славе художника Малярийкин теперь вспоминал разве что во сне. А о былом драйве на танковых полигонах – опять-таки только глядя по утрам в зеркало. Из отражения в зеркале на Малярийкина каждое утро глядел бородатый танкист. Только без гермошлема, с набухшими под глазами синими бурдюками, с осунувшимся лицом. Но все же узнаваемый. И надо признать – гермошлем этой харе очень подходил.
От постоянного употребления ханки у Маляра часто болел желудок. Каждый день, каждый вечер вокруг волнами разливались только одиночество и тоска. Тоска и одиночество. Вспомнив об этом, Малярийкин вздохнул, отложил в сторону готовый оптический прицел и потянулся к заветной фляжечке, в которой хранил привезенный одним из заказчиков дубовый самогон. В этот момент во входную дверь громко и требовательно постучали. Рука Малярийкина зависла над фляжкой. Потом потянулась к поясу. Как и в случае с «наш-ангаром», несмотря на меланхолию и потоки апатии, истекавшие из него ниагарским водопадом во все стороны бытия, Малярийкин не изменил принципам техасского ковбоя и становиться жертвой прохожих отморозков не собирался. Ладонь легла на ручку самодельной «волыны» – сверхкороткого обреза, заряженного дробью, кусками проволоки и прочей чепухой.