Данный унифицированный подход имеет под собой определённые основания. На них, по сути дела, опираются историки в постсоветское время, продолжая вслед за советской историографией фактически игнорировать проблему национальной мысли советского периода. Эти исходные посылки обнажены М. Геллером: «Советские историки обеими руками писали то, что от них требовали. Это не значит, что они писали всё время одно и то же. Их взгляды менялись в зависимости от решения высшей инстанции, как говорят — колебались вместе с линией партии. Повороты происходили по флотской команде: все вдруг. Кто не успевал повернуться или не совсем правильно понимал манёвр, должен был пенять на себя»>{9}. Сходные оценки (они касаются всей творческой интеллигенции) выносят А. Белинков и В. Буковский — люди, «отрешившиеся от страха»>{10}.
>В.К. Буковский
Такая ригористическая позиция оплачена драматическими судьбами самих критиков. Однако подобные экспрессивные истолкования феноменов советской науки и литературы следует квалифицировать как проявления морализаторско-психологизированного взгляда на историю и общество, укоренённого не в системе научно-теоретических координат, а в морально-этическом формате. Исторические реалии таковы, что советская историография, как и обществоведение в целом, являли собой интеллектуальное пространство, где разворачивалась борьба групп интересов, сохранялись элементы академической культуры. На этом пространстве прослеживается прерывистая штрихпунктирная линия национальной исторической мысли.
Нельзя не сказать о тех затруднениях в понятийном аппарате, с которыми приходится сталкиваться в ходе анализа проявления этноцентризма в историческом познании в советское и постсоветское время. Понятие «национальная история» в социологическом смысле не означает ничего иного, как систему знаний, сотворенную национальной (принадлежащей той или иной стране) школой историографии, которая в силу неизбывных обстоятельств культурно-исторического развития демонстрирует тот или иной этноцентризм — локальный или геополитический (европейский, североамериканский, африканский, арабский и т. д.).
Между тем в контексте современного русского логоса, актуальных культурных представлений «национальная история» воспринимается в качестве суммы знаний о прошлом какого-либо этноса, взятого во взаимодействии с его историческими соседями. Такая история организована посредством национальной идеи, обосновывающей культурные и политические притязания руководящих классов. Это относится и к понятию «национальный историк» — понятию, которое вполне определённо звучит как обозначение носителя, контрагента завуалированного или явного, но отрефлексированного, рационального этноцентризма, имеющего явственную праксеологическую направленность.