* 5 *
Атмосфера похорон была гнетущей.
А настроен Энди был совсем иначе — головная боль отпустила, да и сами похороны, в сущности, для него лишь предлог остаться наедине с Кэпом. Энди относился к Пиншо неприязненно — более сильного чувства он, как выяснилось, не заслуживал. Он плохо умел скрывать свое высокомерие и совсем не скрывал удовольствия от того, что может помыкать кем-то, и это обстоятельство, помноженное на озабоченность судьбою Чарли, свело практически на нет чувство вины, возникшее было у Энди из-за случайного рикошета, который он вызвал в голове Пиншо. Рикошета, который изрешетил его мозг.
Эффект эха случался и раньше, но у Энди всегда была возможность поправить положение. Что он с успехом и делал, пока им с Чарли не пришлось бежать из Нью — Йорка. В мозгу человека глубоко заложены, точно мины, всевозможные страхи, комплексы, импульсы — суицидальные, шизофренические, параноидальные, даже мания человекоубийства. Посыл выполняет роль своего рода подсказки, и, если подсказка упадет в Любую из этих темных шахт, может произойти взрыв. У одной домохозяйки, проходившей курс «Скинем лишний вес», появились тревожные признаки кататонии. Другой его подопечный, мелкий служащий, признался в том, что его так и подмывает достать с антресолей армейский пистолет и сыграть в русскую рулетку, причем это желание ассоциировалось у него с рассказом Эдгара По «Уильям Уилсон», читанным еще в школе. В обоих случаях Энди удалось остановить эхо, не дать ему, набрав скорость, превратиться в губительный рикошет. Что касается мелкого служащего, тихого светловолосого банковского клерка, то тут хватило дополнительного посыла и легкого внушения, что он никогда не читал этого рассказа По; ассоциация — какова там она ни была — оказалась прерванной. В случае же с Пиншо возможность остановить эхо ни разу не представилась.
С утра зарядил холодный осенний дождь; они ехали на похороны, и всю дорогу Кэп только и говорил, что о самоубийстве Пиншо — оно никак не укладывалось у него в голове. Ему казалось невозможным, чтобы человек взял и… сунул руку в эту мясорубку.
А Пиншо сунул. Именно Пиншо — сунул. С этого момента для Энди атмосфера похорон стала гнетущей.
Во время погребения они стояли особняком, в стороне от друзей и родственников покойного, сбившихся в кучку под сенью черных зонтов. Тут-то Энди и понял, что одно дело вспоминать высокомерие Пиншо, его осанистую походочку эдакого пигмея, возомнившего себя Цезарем, мерзкую застывшую улыбочку, словно у него парез лица, — и другое дело видеть изможденную бледную жену в трауре, держащую за руки двух мальчиков