Он убедил её пойти, проявив красноречие, о котором и не подозревал. Они пошли во время перемены в два пятьдесят; в дремотном майском воздухе с часовни Гаррисона лился колокольный перезвон.
— Что может случиться при дневном свете? — сказал он, подавляя беспокойство и отказываясь уяснить даже самому себе, чего он собственно боится. Особенно когда вокруг десятки людей.
— Я просто не хочу идти, Энди, — сказала она, но пошла.
Двое или трое ребят выходили из аудитории с книгами под мышкой. В солнечный день окна выглядели более прозаично, чем в бриллиантово — пыльном лунном свете. Вместе с Энди и Вики ещё несколько человек вошли в аудиторию на семинар по биологии, начинавшийся в три часа. Один из них стал тихо и серьезно говорить с двумя другими о марше против призыва резервистов, который предстоял в конце недели. На Энди и Вики никто не обратил ни малейшего внимания.
— Ладно, — сказал Энди хрипло и взволнованно. — Посмотри-ка. Он раскатал схему, потянув за болтающееся кольцо. Перед ними предстал голый мужчина, кожа с него была снята и на каждом органе написано его название. Мускулы были похожи на мотки переплетенных красных ниток. Какой-то остряк назвал его Оскаром — брюзгой.
— Боже! — сказал Энди.
Она схватила его за руку теплой, влажной от волненья ладонью.
— Энди, — сказала она. — Пожалуйста, уйдем. Прежде чем нас узнают.
Да, нужно уходить. То, что плакат заменили, испугало его больше, чем что-нибудь другое. Он резко дернул за кольцо, и плакат свернулся вверх. С тем же самым чмокающим шумом.
Другой плакат. Тот же звук. Сейчас, двенадцать лет спустя, он все еще слышал этот звук, когда позволяла головная боль. После того дня он никогда не входил в комнату 70 в Джейсон Гирни Холле, но звук этот хорошо знал. Частенько слышал его во сне… и видел эту взывающую, тонущую, окровавленную руку.
* 18 *
Зелёная машина прошелестела по подъездной дорожке аэропорта по направлению к Нортуэй. За рулём сидел Норвил Бэйтс. Из приемника приглушённо и спокойно лилась классическая музыка. Теперь его волосы были коротко острижены и зачесаны назад, но небольшой полукруглый шрам на подбородке не изменился — он в детстве порезался разбитой бутылкой кока — колы. Вики, если бы она была еще жива, безусловно узнала бы его.
— Впереди по дороге наш агент, — сказал человек в шерстяном костюме, Джон Мэйо. — Парень — стукач. Он работает и на ОРУ, и на нас.
— Обыкновенная продажная шлюха, — сказал третий, и все трое нервно, возбужденно засмеялись. Они знали, что добыча близка, почти чувствовали запах крови. Третьего звали Орвил Джеймисон, но он предпочитал, чтобы его звали но инициалам — О’Джей или даже лучше — Живчик. Он подписывал все служебные бумаги этими инициалами. Однажды он даже подписался Живчик, а этот сукин сын Кэп сделал ему замечание. Да не устное, а вписанное в его личное дело.