– Как угодно.
Злодей навел пистолет и прицелился, насколько я рассмотрел, мне в ногу. Да, он не врал, говоря о том, что заставит меня страдать. Я не видел другого выбора, кроме как совершить отчаянную попытку бегства, хоть и понимал всю ее тщетность. Я резко дернулся направо, ожидая, что сейчас в мою плоть вонзится пуля, еще до того, как я коснусь пола. Вместо этого я услышал откуда-то сзади грохот оружия куда большего калибра и почти сразу увидел, что лицо мучителя искажается в гримасе недоверия, а из шеи в районе сонной артерии хлещет фонтан крови. Мой враг сделал шаг вперед, глаза его остекленели, пистолет выпал из рук, и преступник рухнул на пол.
Я обернулся, думая, что Холмс или Рафферти как-то умудрились спастись и прийти мне на помощь, но увидел Муни Вальгрен, которая прижимала к плечу винтовку Рафферти. Из дула поднимался дымок.
Девочка взглянула на фигуру, скрючившуюся на полу в луже крови, аккуратно поставила оружие и заявила:
– Плохой человек.
Я вскочил на ноги и бросился к девочке. На щеке у нее красовалась огромная ссадина, но в остальном она была цела и невредима. Я с чувством обнял малышку:
– Господи, Муни, ты спасла мне жизнь!
– Плохой человек, – повторила девочка. – Он меня обидел.
Теперь я вспомнил о Холмсе и Рафферти. Раз Муни жива, рассудил я, то и они, возможно, тоже.
– А ты видела тех людей, что пришли со мной? – с проснувшейся надеждой спросил я.
– Там, сзади. Пойдем.
– Они живы?
– Пойдем, – повторила Муни.
Вместе с девочкой я обогнул кучу зерна. Там, где дорогу лавине преградила стена, зерно доходило почти до пояса. Передвигаться по этому пшеничному морю было все равно что барахтаться в густой грязи. Ноги проваливались, и, пробираясь через тяжелое влажное зерно, я впервые осознал, что надежд выжить у того, кто оказался под ним, нет. Человек просто задохнется от тяжести и недостатка кислорода, и конец настанет очень быстро. Оставалось лишь надеяться, что Холмса и Рафферти сия ужасная участь миновала.
И тут я увидел их – две темные недвижимые фигуры, прижатые к боковой стене неподалеку от задней двери элеватора. Я бросился вперед, молясь, чтобы они оказались живы. Рафферти лежал на правом боку; ноги и нижняя часть туловища были погребены под зерном, а затылок прижат к стене. Рядом лежал Холмс, голова которого покоилась на правом плече ирландца, словно бы под его защитой. Я испытал неописуемое облегчение, когда понял, что оба хоть и пребывают без сознания, но дышат. Видимо, они отключились, когда на них обрушился вес зерна, которое прибило их к стене, словно гигантская волна. Я не сомневался: будь в бункере чуть больше зерна, их погребло бы заживо и мои друзья задохнулись бы раньше, чем я до них добрался. В тусклом свете я не мог определить, нет ли у них переломов или других серьезных травм, так что решил открыть заднюю дверь, чтобы в помещение проник дневной свет. Хотя ворота и были заперты на замок снаружи, но легко поддались, стоило мне поднажать плечом.