- Ты хорошо знаешь миссис Хантри?
- Практически с рождения. Я познакомилась с Франсин, будучи еще малышкой.
- Вы подруги?
- Пожалуй, да. Я часто оказывала ей всяческие услуги. Но после вчерашнего чувствую себя не совсем в своей тарелке.
- Постарайся не выпускать ее из виду, ладно? Мне бы хотелось знать, что она будет делать сегодня и завтра.
- Можно спросить, зачем? - моя просьба как будто встревожила ее.
- Ты можешь спрашивать, но, боюсь, я не смогу тебе ответить. Я не знаю зачем.
- Ты ее в чем-то подозреваешь?
- Я всех подозреваю.
- Надеюсь, за исключением меня? - ее улыбка была серьезной и испытующей.
- За исключением тебя и себя. Можешь ты для меня понаблюдать за Франсин Хантри?
- Разумеется. Я и так собиралась позвонить ей.
Я оставил машину на аэродроме в Санта-Терезе и сел в самолет местной авиалинии до Лос-Анджелеса. Самолета до Тьюксона пришлось ждать минут сорок. Я съел гамбургер в закусочной, запивая его пивом, и позвонил в агентство, принимающее мои телефонограммы.
Мне сообщили, что звонил Саймон Лэшмэн. Времени было еще достаточно, чтобы связаться с ним.
Голос в телефонной трубке показался мне еще более старческим и неприязненным, чем утром. Я представился, сообщил, откуда звоню и поблагодарил за его звонок.
- Не за что, - сварливо ответил он. - Я не намерен извиняться за свою резкость, она целиком оправдана. Отец этой девушки когда-то поступил со мной по-свински, а я не привык прощать. Каков отец, такова и дочь.
- Я не выступаю от имени Баймеера, - сообщил я.
- Мне так показалось.
- Меня пригласила его жена. Она очень тревожится о дочери.
- И не напрасно. Девушка ведет себя как наркоманка.
- Значит, вы видели ее?
- Да. Она была здесь с Фредом Джонсоном.
- Я не мог бы приехать и поговорить с вами сегодня, после обеда?
- Но вы же говорите, что вы в Лос-Анджелесе?
- Через несколько минут я сажусь в самолет до Тьюксона.
- Хорошо. Я не хотел бы говорить об этих делах по телефону. Когда я рисовал в Таосе, у меня даже не было аппарата. Это было самое счастливое время в моей жизни! - неожиданно он взял себя в руки. - Я начал ныть. Терпеть не могу ноющих старцев! Так что до свидания.
18
Дом Лэшмэна стоял на краю пустыни у подножья горы, вырисовавшейся перед моими глазами уже на второй час полета. Это был приземистый двухэтажный дом, обнесенный деревянным забором, напоминающим миниатюрный частокол. День клонился к вечеру, но жара не спадала.
Лэшмэн вышел мне навстречу, отворив калитку в заборе. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, окружали длинные седые волосы, спадавшие до самых плеч. На нем были рубашка и штаны из полинявшей голубой материи и мягкие мокасины из козьей шкуры. Голубые глаза, как и одежда, полиняли от долгого соприкосновения с окружающим миром.