Таким образом, с сексуально-экономической точки зрения мазохистская установка с соответствующими фантазиями проистекает из ощущения удовольствия, воспринимаемого как неприятное, и служит преодолению неудовольствия с помощью психически сформированной позиции: «Я так несчастен, полюби меня!» Фантазия о побоях, должно быть, добавляется из-за того, что любовное притязание содержит также и генитальные требования, которые заставляют больного отводить наказание с передней части тела на заднюю: «Бей меня, только не кастрируй!» Следовательно, мазохистская реакция имеет специфическую актуально-невротическую основу.
Итак, проблемы мазохизма группируются вокруг особого нарушения функции удовольствия. Стало ясно, что именно страх перед растворяющим или «растапливающим» ощущением удовольствия, усиливающегося до оргазмического, заставляет больного фиксироваться на уплощенном сексуальном возбуждении. Что это – следствие анальной фиксации или генитального торможения? Пожалуй, здесь в равной мере задействовано и то, и другое, точно так же как и то и другое обусловливают хроническое неврастеническое состояние возбуждения. Анальность мобилизует весь либидинозный аппарат, но она не в состоянии обеспечить также разрядку напряжения. Торможение генитальности – это не только следствие страха; оно само представляет собой процесс, который порождает тревогу, что делает расхождение между напряжением и фактическим его устранением лишь еще большим. Остается вопрос, почему фантазия о побоях, как правило, усиливается или возникает перед акме.
Интересно наблюдать, как психический аппарат стремится уменьшить разрыв между напряжением и удовлетворением, как в фантазии о побоях все-таки реализуется стремление к разрядке. Наш пациент всегда считал: «Быть побитым женщиной – это все равно что втайне онанировать в присутствии женщины (= матери)». Это соответствовало реальному переживанию: в детском и подростковом возрасте пациент мазохистским способом тайно онанировал в кровати в присутствии матери, т. е. он сжимал член, избегал семяизвержения (страх зачатия) и при этом воображал, что мать его бьет; и только после этого у него происходила эякуляция. Это имело следующий смысл, который пациент осознавал и помнил: «Мой член казался мне совершенно разваренным. Но при пятом или шестом ударе лопнувший член должен был лежать вытянувшись, а мочевой пузырь – разорваться». Таким образом, побои должны были вызвать разрядку, достигать которую другим способом, т. е. самому, было запрещено. Если его мочевой пузырь вследствие побоев матери и его член по той же причине лопались и вытекало семя, то он не был виновен, ведь до этого его довел истязатель. Таким образом, смысл стремления к наказанию, в сущности, заключается в том, чтобы окольным путем все-таки добиться разрядки, при этом сделать виновным того, кто наказывает, т. е. избавить себя от чувства вины. Мы видим в базисе тот же механизм, что и в характерной надстройке. Если здесь говорится: «Люби меня, чтобы избавить меня от страха!», – а жалобы означают: «Ты виноват, не я», – то фантазия о побоях имеет функцию: «Бей меня, таким способом я смогу разрядиться, не будучи в этом виновен!» В этом, пожалуй, и состоит самый глубокий смысл пассивной фантазии о побоях.