Пробравшись в дом, я снова нашел Джонатана на диване. Человек заметил меня, но ничего не сказал. Это было на него не похоже. Он не ворчал и не возмущался, но и не обрадовался. Просто посмотрел сквозь меня – и повернулся к телевизору. Выглядел Джонатан отвратительно: на голове воронье гнездо, вместо нормальной одежды – пижама. Похоже, он лежал тут не первый час. Я не знал, что делать, поэтому запрыгнул на диван и вопросительно мяукнул.
– Если хочешь есть, ты не по адресу. Я сегодня с места не сдвинусь, – сердито буркнул он. А потом вытянул руку и погладил меня, словно хотел смягчить резкость своих слов. Я окончательно запутался. Я хотел сказать, что недавно поел, а на диван запрыгнул из самых добрых побуждений, но побоялся, что моего словарного запаса на это не хватит. И все же я попытался. Джонатан был не из тех людей, с кем легко найти общий язык, но ведь и я был непростым котом. Я точно знал, что под грубой оболочкой скрывается одинокий испуганный человек. Я чувствовал в нем тот же страх, что поселился в моей душе после смерти Маргарет.
Склонив голову, я снова попробовал объяснить, что не голоден и просто беспокоюсь за него. Я боднул Джонатана в грудь, а потом поднырнул под руку, чтобы сказать: я здесь, я рядом. Судя по тому, что глаза человека наполнились слезами, он меня понял.
– И почему мне кажется, что ты смотришь прямо в душу? – сказал он внезапно осипшим голосом, в котором по-прежнему звучали раздраженные нотки. Я не знал, что ответить. – Но если это так, уверен, ты видишь там черную дыру. Или вообще ничего. Потому что там ничего нет. А завтра мне идти на работу. На мою новую хреновую работу. – Джонатан тяжело вздохнул. – Ладно, у меня хотя бы есть работа. Лучше, чем целыми днями торчать взаперти. Да, если ты планируешь остаться, пошли наверх, будешь спать рядом со мной. – С этими словами он взял меня на руки и понес на второй этаж. От удивления я даже забыл мяукнуть! Тем временем Джонатан опустил меня в кресло, покрытое самым мягким покрывалом, на котором мне только доводилось валяться.
– Мое лучшее кашемировое покрывало, – вздохнул Джонатан. Затем он погладил меня в последний раз, забрался в кровать и захрапел, едва коснувшись головой подушки.
Следующий день начался с того, что я на собственном опыте познал всю справедливость утверждения «утро добрым не бывает». Джонатан вскочил затемно, после чего сонный бродил по комнате, натыкаясь на мебель. Наконец он, недовольно бурча, отправился в душ, откуда вышел с мокрыми волосами и в полотенце. Утренний кофе не улучшил его настроения; завтракать Джонатан не стал, но хотя бы не забыл налить мне молока, после чего помчался наверх одеваться. Он вернулся в костюме, что-то бормоча под нос и поправляя галстук. Я вышел из дома вместе с ним; Джонатан пыхтел и ругался, но я знал, что таким образом он лишь скрывает волнение.