1. Социальный и политический контекст волнений в Новочеркасске
«Коммунистическая» версия событий в Новочеркасске, самого значительного и известного стихийного народного выступления против власти в послевоенной истории СССР, проста и неубедительна: «хулиганствующие» и уголовные элементы, тайные и явные антисоветчики, пьяницы и маргиналы с помощью провокаций, угроз и принуждения сбили с правильного пути толпу несознательных рабочих и, несмотря на усилия «сознательных» — коммунистов, комсомольцев, дружинников и «передовиков», повели ее за собой против Советской власти. Эта безотказная схема, отработанная еще в первые годы режима для объяснения «необъяснимых» с точки зрения большевистских идеологических мифов выступлений народа против «своей» власти, в 60-е годы уже не казалась достаточно убедительной и идеологически эффективной даже самой коммунистической верхушке.
Размах событий был таким, что узнай о них (даже в официальной интерпретации) население всей страны, возмущенное обидным повышением цен 1962 года, и феномен Новочеркасска вполне мог превратиться в новочеркасский синдром. Известия о таких крупных волнениях обычно избавляют народ от ощущения бесперспективности любого выступления против режима (все равно, мол, никто не поддержит, вокруг кишат осведомители КГБ, которые тут же донесут и т. п.) и, будучи преданы гласности, способны стать вдохновляющим примером для недовольных. А если таких недовольных — целая страна (кому же нравится, когда зарплата снижается, а цены растут), то тогда предпочтительнее пренебречь возможным устрашающим эффектом от жестокого судилища над «зачинщиками» и сохранить события в тайне, сделав их как бы и «небывшими». Поэтому несмотря на открытые показательные процессы над участниками волнений в Новочеркасске информацию о событиях за пределы города постарались не выпускать, а городских жителей запугали настолько, что они вообще боялись откровенно обсуждать итоги судебной расправы над зачинщиками, опасаясь к тому же, что и сами «засветились» во время волнений. Все знали, что толпу фотографировали переодетые сотрудники КГБ и милиции (одного из них в первый день волнений рабочие расшифровали и избили).
В конечном счете, коммунистические правители в своем внутреннем «семейном» кругу удовлетворились довольно бесхитростной версией своей идеологической и юридической «обслуги», а для «внешнего употребления» предпочли ограничиться привычным молчанием. «Вожди» были не без основания уверены: чем дольше о событиях, подобных новочеркасским, ничего внятного население не узнает, тем дольше прослужит великий советский миф о «нерушимом единстве партии и народа». Одним словом, беспорядки в Новочеркасске, в отличие, например, от кронштадтского мятежа или «антоновщины», в советские учебники истории не попали. Лидеры страны подсознательно чувствовали, что расстрел безоружной толпы, требовавшей от Советской власти, как от какого-нибудь дореволюционного заводчика, хлеба и нормальной зарплаты, совсем не сулил им лавров великих политиков и борцов за дело рабочего класса.