Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (Козлов) - страница 309

Шапошников, возмущенный событиями в Новочеркасске, лично презиравший Хрущева, фактически стоял на достаточно ортодоксальных позициях «критического марксизма». Генерал осуждал не Советскую власть, а ее «плохих вождей», «изменников дела рабочего класса». Не принимая режима Хрущева, Шапошников, судя по показаниям одного из свидетелей, в свое время отрицательно отнесся к решениям ХХ съезда КПСС и разоблачению культа личности Сталина, полагая, что это «отразится на авторитете Коммунистической партии Советского Союза и государства»^>1. С этой точки зрения позиция Шапошникова смыкалась с довольно распространенным в то время «народным сталинизмом» и представляла собой типичный случай внутрисистемной критики режима, не выходившей за рамки его (режима) фундаментальных основ.

Письмо инженера Белика писателю Паустовскому (6 июня 1962 г.)

Вскоре после снятия Хрущева И.В.Белик, осужденный в связи с новочеркасскими событиями, направил жалобу Л. И. Брежневу с просьбой пересмотреть приговор. История И. В. Белика, который, по его утверждению, в начале беспорядков осуждал забастовщиков и был лояльным сторонником власти, а затем, потрясенный расстрелом, не смог сдержать своего негодования, раскрывает важную сторону новочеркасского феномена: отторжение от власти даже тех, кто никогда ни в какой «антисоветчине» замечен не был, а бунтовщиков поначалу осуждал.

В конце концов, Прокуратура СССР в протесте по делу Белика (март 1965 г.) признала: «Установлено, что письмо о событиях в г. Новочеркасске по содержанию своему является неправильным, но не антисоветским. Как пояснил Белик, он не смог самостоятельно разобраться в причинах массовых беспорядков, был потрясен их последствиями и «излил душу» в письме к своему любимому советскому писателю Паустовскому. Установлено, что с письмом никто ознакомлен не был, а многочисленные свидетели, знавшие Белика в течение ряда лет, никогда не слышали от него антисоветских суждений»^>1.

Эпизод с Беликом — лишь одно из многих проявлений специфически советской системы взаимоотношений народа и власти, в которой честный «свой» порой казался коммунистическим олигархам не менее опасным, чем идейный противник режима. Среди «своих», вроде Шапошникова или Белика, не было и не могло быть «единодушного одобрения» кровавой расправы. В итоге власть теряла идейных и убежденных сторонников, т. е. именно тех, кто долгие годы обеспечивал ее прочность и стабильность. На стороне режима, в ситуациях подобных новочеркасской, могли оказаться лишь циники, приспособленцы и конформисты, либо люди подневольные, вынужденные выполнять приказ, на худой конец — легко внушаемые и одураченные пропагандой. На их поддержку в критический момент рассчитывать не приходилось — не станут вмешиваться, а то и предадут. Но и действовать по законам коммунистического мифа режим, как выяснилось, тоже уже не мог или не умел.