По словам Рейнольдса, после той ночи белые женщины стали казаться ему слишком слабыми. Рассказывая об этом приключении, он смеялся.
Его картина напомнила ему о скрывающейся в кустах дикой женщине, поджидающей, словно тигрица, когда можно будет выпрыгнуть оттуда и броситься на мужчин с ружьями. Он и ее включил в картину — с тяжелыми грудями торчком, с изящными длинными ногами, со стройной талией.
Я не знала, смогу ли позировать для него, но он думал о другой картине.
— Это будет нетрудно, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты заснула, но ты должна быть обернута в белые простыни. Однажды в Марокко я увидел нечто такое, что мне хотелось бы нарисовать. Одна женщина заснула в своих шелковых тряпках, придерживая все это шелковое обрамление выкрашенными хной ногами. У тебя красивые глаза, но придется их закрыть.
Он зашел в хижину и принес оттуда простыни, которыми опутал меня, словно веревками. Потом прислонил меня к деревянной коробке, разместил мое тело и руки так, как ему хотелось, и сразу же принялся рисовать. День был очень жарким. В простынях мне было очень тепло, а поза была настолько расслабленной, что я на самом деле заснула. Не знаю, сколько времени я спала, но ощущала при этом истому и нереальность. И вдруг я почувствовала, как мягкая рука проникает мне между ног и так осторожно начинает меня ласкать, что мне пришлось проснуться, чтобы убедиться, в самом ли деле кто-то ко мне прикасается. Рейнольдс стоял склонившись надо мной, при этом с таким выражением восторженной нежности, что я не пошевелилась. Глаза его были нежными, а рот приоткрыт.
— Я только поласкаю, — сказал он, — только поласкаю.
Я не двигалась. Еще никогда мне не доводилось ощущать, чтобы рука так мягко-мягко ласкала кожу у меня между ног, не прикасаясь при этом к моему лону. Он касался только кончиков волос на лобке. Потом его рука немного спустилась в ложбинку вокруг лона. Я ощущала, как становлюсь податливой и размякаю. Он склонился надо мной и приложился губами к моим, слегка прикасаясь к ним, пока, наконец, я не начала отвечать на его поцелуи, и только после этого он кончиком языка коснулся моего. Его рука продолжала двигаться, изучать, но делала это так осторожно, что становилось просто невыносимо. Я увлажнилась и понимала, что стоит ему продвинуть руку чуточку дальше, как он это обнаружит. Истома распространялась по всему моему телу. И каждый раз, когда его язык прикасался к моему, мне казалось, что другой совсем маленький язычок внутри меня высовывался, желая, чтобы и его тоже коснулись. Рука его двигалась только вокруг моего лона, потом — по моему заду, и казалось, что он заворожил мою кровь, заставляя ее двигаться вслед движениям его рук. Его палец очень осторожно коснулся клитора, потом проскользнул между губ вульвы. Он почувствовал, насколько я влажна. Он сладострастно касался меня там, продолжал целовать, лежа на мне, а я не шевелилась. Тепло, запахи растений вокруг меня, его прижатый ко мне рот действовали на меня как наркотик.