— Ты совершила удивительно неординарный поступок. Не мог в это поверить. Если он был сделан при таком безразличии к миру, руководствуясь, как ты это описываешь, одним импульсом, то это слишком прекрасно, чтобы в такое можно было поверить.
— Я бы не стала писать такое Бернарду Стилю. Если бы ты неверно истолковал написанное мною, если бы ответил на обычном уровне, то был бы никакой не Арто. Я постоянно живу в некоем мире, где все происходит совсем не так, как, например, в мире Стиля. Вполне допускаю, что Стиль мог бы истолковать мое письмо совершенно иначе, но только не ты.
— Я не мог поверить, что такое возможно, — сказал Арто. — Я никогда даже не мог представить, что в этом мире такое отношение возможно. Я боялся это понять. Я боялся самообмана, боялся, что потом все окажется совершенно обычным, что ты окажешься просто общительной женщиной, которая обожает переписываться с писателями, выражать свои симпатии и прочее. Как ты видишь, я воспринимаю вещи очень серьезно.
— Я тоже, — сказала я таким убежденным тоном, в котором он не мог больше сомневаться. — К людям я проявляю тепло, гостеприимство, дружелюбие, но все это только поверхностное. Что же касается сокровенных чувств, смысла, то у меня очень редко возникают контакты с другими, и именно потому, что ты являешься серьезным поэтом-мистиком, я обратилась к тебе прямо, без обиняков, поскольку сразу чувствую человека и доверяю своей интуиции. Я тоже воспринимаю все на полном серьезе. Я уже говорила, что живу в другом мире, и полагала, что ты поймешь его, подобно тому, как я поняла твой.
— Вчера вечером, — добавил Арто, — когда ты в поезде так нежно говорила, мне показалось, что своей отстраненностью я тебя обидел.
— Нет, я объяснила твое состояние тем, что ты поглощен творческими поисками. Мне известно, что, когда человек творит, он полностью погружен в мир своего воображения, так что ему трудно выйти оттуда в реальный мир и окунуться в него, особенно, если этот мир — легкомысленный.
— Все это было слишком удивительным. Это пугает меня. Я слишком долго жил в полном моральном одиночестве, в духовном одиночестве. Населить свой мир людьми легко, но это меня не устраивает.
Арто опустил руку мне на колено. Меня поразило, что он сделал физический жест. Я не отреагировала. Потом я сказала: «Ты больше не будешь испытывать такого духовного одиночества». Своим определением, подумалось мне, я отодвину вопрос, который увидела в его глазах и который повис над нами, вопрос столь же загадочный, как и природа нашей связи. Он убрал руку. Мы сидели молча. Его глаза казались очень красивыми. Они были наполнены серьезностью, тайной, чудом; это был poéte maudit