Предместье окружало его теперь, как тюрьма — тюрьма сомнения, колебания, одиночества. Он решил подняться на гору. Уже не раз он находил там, наверху, какое-то подобие успокоения. Дойдя до улицы Грин, он уверенно зашагал по крутому подъему, который вывел его на улицу Дорчестер.
Теперь он очутился в Вестмаунте. Он шел на гору, а запахи зерна, нефти, смазочного масла, табака оставались внизу, и теперь, поднявшись над предместьем, он всей грудью вдохнул целебный воздух, напоенный запахом свежей листвы и влажных газонов. Вестмаунт — город парков, зелени и безмолвных жилищ — принял его в свое лоно.
Он свернул к западу и вскоре очутился около казарм на улице Сент-Катрин. Здесь ходил часовой — молодой солдат с винтовкой на плече. Эманюэль хотел было тихонько поздороваться с собратом по оружию, как вдруг увидел его лицо. И окаменел от неожиданности.
Это был Питу.
Это Питу проходил сотню метров вдоль фасада казармы, четко поворачивался, щелкая каблуками, а затем, бодро отбивая шаг, шел обратно с винтовкой на плече, совсем один на темной улице.
Подчиняясь строгой военной дисциплине, он не остановился, когда узнал Эманюэля, но лицо его просияло в улыбке.
— Привет, Манюэль! — тихо сказал он, продолжая чеканить шаг.
— Привет, Питу! — откликнулся тот и пошел в ногу рядом с ним.
Некоторое время они маршировали так, бок о бок, словно у молоденького часового неожиданно возникла реальная, осязаемая тень, которая сопровождала его в его однообразном хождении взад и вперед. Потом Питу резко повернулся, щелкнул каблуками, и глаза его на мгновение заискрились детским задором.
— Блеск! — сказал он.
— Блеск! — повторил Эманюэль.
Но впервые он произнес это слово, слегка запнувшись, словно в его мыслях произошла какая-то заминка.
— Тебе это нравится?
— Еще бы! — сказал Питу.
На его испещренном веснушками лице, легко красневшем, как у всех рыжих, отразилось возбуждение. От широкой улыбки гладкие, круглые и блестящие, словно хорошо вытертые яблоки, щеки, казалось, готовы были лопнуть.
— Мы еще встретимся, — пообещал Эманюэль.
— Еще бы… В Англии!
— До свидания, Питу.
— До свидания, Эманюэль.
И они разошлись.
Эманюэль пошел дальше уже более медленным шагом, слегка склонив голову к правому плечу и теперь уже полностью отдавшись своим размышлениям. Он вспоминал разговор у матушки Филибер и спрашивал себя, не сыграл ли этот разговор какую-то роль в решении Питу пойти в армию. Его самого удивляла та сила внушения, действие которой он не раз замечал на своих товарищах, — удивляла и немного пугала. Неужели он может убеждать других, не убедив себя? Неужели он может зажигать энтузиазмом окружающих, не сохранив ни искры энтузиазма в себе самом?