Он думал: «Как она жалко выглядит в этом своем пальто… Почему бы мне не оставить ее сразу?»
На улице Бодуэн Флорентина остановилась перед убогим, обшарпанным деревянным домиком. Справа низкая сырая подворотня вела на задний дворик с кучами мусора, куда падали из окон полосы тусклого света. На этой улочке стояло десятка два приземистых деревянных домиков, а между ними то тут, то там виднелись такие же подворотни, ведущие на задние дворы. В конце улицы тянулась высокая железнодорожная насыпь.
— Ты живешь здесь или во дворе?
— Нет, здесь… — Флорентина указала на домик, стоявший прямо у края тротуара, под самым фонарем, при свете которого отчетливо выступала мрачная серая краска ветхого фасада. Сама Флорентина тоже стояла в резком свете дугового фонаря. Ее щеки казались впалыми, а слишком красные губы — вызывающими.
— Отойдем отсюда, — сказал Жан.
Он толкнул ее в тень. И тень была добра к девушке. Она стерла с ее лица грим, сделала ее по-детски трогательной, хрупкой, окутала таинственностью — и Флорентина стала далекой, милой и нежной. Жан глядел на нее с минуту, затаив дыхание, а потом порывисто обнял. Он обнял эту тень, эту улыбающуюся тайну, он притянул к себе ее бледную улыбку, ее хрупкость, ее доверчивость, ее глаза, такие бездонные во мраке ночи. Его губы коснулись ее щеки. Они искали изгиб, теплоту ее рта. А ветер кружил вокруг них, и снежинки скользили между их тесно сблизившимися лицами, и таяли, и стекали крохотными каплями по их губам.
Флорентина казалась Жану совсем бесплотной. У него было такое ощущение, словно он держит в объятиях сверток одежды, что-то безжизненное, мягкое и влажное. Он крепче прижал ее к себе и тут же почувствовал под легким пальто худобу ее плеч. Его пальцы скользнули вдоль тонкой руки, потом он осторожно отстранил от себя эту хрупкую фигурку, окутанную мраком, осыпанную снегом, пахнущую зимой, инеем и морозом.
Флорентина продолжала стоять, не открывая глаз. Тогда он наклонился и поцеловал ее опущенные веки. Затем он порывисто выпрямился и быстро пошел прочь. Ему даже хотелось засвистеть.
А Флорентина в вихре, который кружил и уносил ее, мечтательно думала: «Он поцеловал меня в глаза». Она помнила другие поцелуи, но никогда еще ей не приходилось ощущать ласковое прикосновение губ на своих веках.
Ощупью, словно слепая, Флорентина добрела до своей двери. В маленькой столовой, при свете тонкого луча, пробивающегося между занавесками, она сразу начала раздеваться, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящих, прислушиваясь к стуку своего сердца и больше всего боясь спугнуть воспоминание, владевшее ею. «Он поцеловал меня в глаза!»