— Когда нас было только десять, и то едва сводили концы с концами, а теперь, когда нас скоро будет одиннадцать…
Флорентина внезапно вернулась к действительности. Волна опьянения стремительно отхлынула, грубо вышвырнув ее на берег.
Пересохшими губами Флорентина чуть ли не с гневом спросила:
— Опять ждешь?
Она уже с некоторого времени подозрительно присматривалась к матери — та день ото дня становилась как будто все более грузной; но фигура Розы-Анны настолько расплылась из-за многочисленных родов, что она всегда выглядела так, словно под ее юбкой была спрятана какая-то ноша. Иногда Флорентина сомневалась в правильности своей догадки, а иногда говорила себе: «Не должно бы этого быть: матери ведь уже за сорок».
— Я жду в мае… в последних числах, — сказала Роза-Анна.
Ей нелегко было сделать это признание, но она справилась с собой и спросила:
— Ты не против, Флорентина, чтобы у тебя была еще сестренка?
— Господи боже мой, да неужели нас тебе мало?
Грубая фраза сорвалась с губ. Флорентина тут же пожалела о сказанном, она охотно взяла бы свои слова назад, но в душной тишине комнаты, в ветре, завывавшем у окна, они непрестанно напоминали о себе. Казалось, мрак без конца повторял и повторял их.
Роза-Анна приподнялась на влажной от пота подушке.
— Тише, детей разбудишь, — взмолилась она. И после долгого молчания шепнула в темноту: — Что поделаешь, дочка, живешь не так, как хочешь, а как можешь.
«Вовсе нет, — подумала Флорентина. — Я буду жить как захочу! Я не примирюсь с нищетой, как моя мать!»
Набегающая волна снова обняла, окутала ее, Повлекла, понесла, поднимая все выше и выше, напевая ей на ухо журчащую мелодию, которая струилась и струилась во мраке. Надев ночную рубашку, Флорентина юркнула в постель и улеглась рядом со своей младшей сестрой Ивонной. Глаза девочки были закрыты, но губы ее дрожали. В мучительном одиночестве она пыталась в свои тринадцать лет разгадать сокровенные тайны жизни.
Флорентина прижала окоченевшие ноги к теплым ногам девочки и, уже засыпая, пробормотала:
— Будь что будет, мама! Не волнуйся, все устроится. Бывало и похуже.
И она тут же уснула с последней опьяняющей мыслью: «Он поцеловал меня в глаза!»
А рядом с ней прерывисто дышала совсем проснувшаяся Ивонна. Ее худенькое тело напряглось, широко открытые глаза пристально смотрели в потолок, а руки, сложенные ладонями вместе, словно пытались сбросить с хрупкой груди давившую ее тяжесть.