Потом она принесла матери полную тарелку и, так как сейчас не было особой спешки, позволила себе посидеть с ней несколько минут, пока Роза-Анна ела.
— Ну как, вкусно? Тебе нравится? — то и дело спрашивала она.
— Первоклассно, — отвечала Роза-Анна.
Но с глухим упрямством, которое отравляло ей любое необычное удовольствие, она снова и снова добавляла:
— Все равно это слишком дорого. Подумать только — сорок центов! По-моему, они берут слишком много. Как хочешь, Флорентина, но это дорого!
Когда она съела цыпленка, Флорентина отрезала ей кусок торта.
— Ох, я больше не могу, — сказала Роза-Анна. — Это очень много!
— Это входит в общую цену, отдельно платить не надо, — настаивала Флорентина.
— Ладно, я попробую, — согласилась Роза-Анна. — Но я уже сыта.
— Ну, ты все равно попробуй. Вкусно ведь, правда? Не похоже на твои домашние пироги!
— Гораздо лучше, — ответила Роза-Анна.
И Флорентина, увидев, как смягчилось лицо матери, как оно стало почти счастливым, ощутила еще более глубокое, еще более сильное желание добавить что-нибудь к подаренной радости. Сунув руку за лиф платья, она вынула оттуда две новенькие бумажки. Они были отложены на покупку чулок, и, когда ее рука сжала твердые хрустящие бумажки, перед глазами у нее возникли красивые чулки из тонкого шелка; она почувствовала горькое сожаление и, вздохнув, протянула матери деньги.
— Вот, — сказала она, — возьми. Возьми, мама.
— Но ты ведь уже дала мне на недельные расходы, — проговорила Роза-Анна, не решаясь поверить.
Флорентина улыбнулась. И сказала:
— Это — в добавку. Бери же!
Про себя она думала: «Я добра к маме, за это мне воздастся, это мне зачтется». Ей было грустно отказываться от шелковых чулок, но зато в ее сердце крепла уверенность, что совсем скоро она станет счастливой. Она представляла себе завтрашний вечер и с наивностью, с невероятной наивностью верила, что в награду за ее великодушие она будет блистать на этом празднике еще ярче и добьется от Жана поклонения — глубокого, волнующего, безграничного.
Щеки Розы-Анны залил румянец.
— Да нет, я не за тем пришла, чтобы у тебя что-нибудь просить, — сказала она, осторожно стряхивая крошки с пальто. — Я у тебя ничего не хочу просить. Флорентина. Я же знаю, что ты оставляешь себе из получки только самую малость.
Все же она взяла деньги, положила их в свой маленький кошелек и сунула его для большей сохранности в сумку; так надежно запрятанные и так заботливо сложенные, они, казалось, начали новую, долгую и таинственную жизнь — долгую, невзирая на множество неотложных нужд.
— Да, говоря по правде, они мне очень и очень пригодятся, — призналась Роза-Анна.