— В девять. Подождете в кустах под террасой бальной залы. На террасе будет стоять стол, специально приготовленный для Гауптманна. Я притащу его туда в девять пятнадцать под предлогом, что ему нужно побыть в тишине и хорошенько собраться с мыслями перед выступлением.
— Вы можете дать полную гарантию, что он выйдет с вами на террасу? — спросил Крюгер.
— Разумеется, — ответил Нагель. — Гауптманна я знаю уже несколько лет и всем известно, что он никогда не пользуется заранее подготовленными речами. Он придумывает, импровизирует. — Он обратился к Штайнеру. — Запомните: мне необходима полная четкость в выполнении этого задания. Вас выбрали потому, что вы доказали свою абсолютную надежность. Сегодня вечером Гауптманн должен умереть.
— Все будет выполнено, герр Нагель, — уверенно произнес Штайнер.
— Связь Гауптманна с Бюро по расследованию Военных преступлений в Людвинсбурге, превратила его чуть ли не национального героя. Мы должны преподать народу урок. Должны показать, что наша организация все еще сильна и с ней надо считаться, — назидательно сказал Нагель, пересек комнату и пнул Шавасса в бок. — Фи, Штайнер, как вы были грубы с нашим приятелем!.. Похоже, что ему совсем плохо. Надеюсь, к завтрашнему дню, когда я приду, чтобы задать ему несколько вопросов, он будет в нормальном состоянии?..
Крюгер склонился над Полом, но трогать его не стал.
— Сегодня попозже я лично его осмотрю. Останетесь на ланч?
— Вряд ли. Мне необходимо вернуться в Гамбург. Столько подготовки к сегодняшнему вечернему представлению…
Они протопали к двери, и Шавасс слегка приоткрыл глаза. На пороге Крюгер сказал Гансу:
— Останься на страже. Встань в конце галереи. Подождешь, пока охранники поедят и вернутся.
Дверь закрылась, и в замке повернулся ключ.
Шавасс потихоньку сел и осторожно потрогал шею кончиками пальцев. Слава Богу, что Штайнер носил легкие ботинки на «манной каше». Мышцы живота ныли и отзывались на прикосновение, голова гудела, как котел, а правая щека распухла и покрылась коркой засохшей крови…
Мюллер тихо застонал и из горла его снова вырвался жуткий булькающий хрип. Шавасс поднялся и неверными шагами приблизился к операционному столу. Осматривая истерзанное, переломанное тело, Пол увидел, как Мюллер открыл глаза. Мутный взгляд был направлен на него. Похоже, он пытался что-то сказать, и Пол нагнулся к его губам.
— Сестра, — сдавленно прошептал Мюллер. — Я сказал им, где она?
— Нет, вы не произнесли ни слова.
Какое-то страшное подобие улыбки появилось на разбитом лице Мюллера. Он закрыл глаза и издал звук, услыша который, Пол вспомнил выражение — «стон облегчения». И тут Пол понял, что немец перестал дышать.