– Господи, Хэлен, – пробормотала она, аккуратно закрывая альбомы и борясь с желанием расплакаться. Отложив их в сторону, она встретила вопросительный взгляд Хэлен. Она догадывалась, что Хэлен ждала ее реакции, и что от этого зависело, что еще она ей расскажет. В конце концов, она могла сказать только правду.
– Она и правда особенная, не так ли?
Хэлен мягко улыбнулась. – Странно, что вы это сказали. Именно такой я ее всегда и считала «особенной». Люди, которые ее не знали, думали, что эта гениальность дается ей легко. Я знала, что бы ни было дано ей от природы, музыка, которую она писала, была результатом ежедневных многочасовых трудов. Когда она работала, ее невозможно было отвлечь от фортепиано. Она могла играть дни и ночи напролет без перерывов на сон и пищу. Я практически заставляла ее впустить меня в комнату, чтобы она могла поесть. Она играла с какой-то одержимостью. Но когда она, наконец, останавливалась, то выглядела такой счастливой! Я знала, что ей это нравится. Когда у нее все получалось, она просто светилась от восторга!
Хэлен замолчала, пытаясь подобрать слова, чтобы охарактеризовать личность, слишком неординарную, чтобы описать словами. Икона, перед которой преклонялись люди, на самом деле была сложной и в то же время невероятно человечной женщиной, которую знала Хэлен.
– Как только ее не называли: одаренным ребенком, когда ей было шесть; потрясающим композитором в двадцать, а в тридцать ее уже называли маэстро. Некоторые считали ее высокомерной, заносчивой и эгоистичной перфекционисткой. Все это правда, но для близких, она открывала и другие свои стороны. Какой бы она ни была требовательной к другим, к себе она была требовательной вдвойне. Она целиком и полностью отдавалась делу, и требовала такого же подхода от других. Она была силой, которая двигала всеми нами, и взамен она давала нам нереальную красоту. Мы смирились с ее темпераментом и заносчивостью. Она никогда не была жестокой или злой, просто она была предана своей музыке. Для всех нас она была яркой путеводной звездой!
Анна сидела тихо, представляя какой была Грэм. Ей хотелось знать ее такой, какой ее знала Хэлен. От одной мысли о страдающей женщине, которая и слышать не желала о мире, в котором когда-то была полноправной хозяйкой, у Анны сжималось сердце. Куда подевался тот властный виртуоз?
– Что с ней случилось, Хэлен?
– Авария все изменила, – безапелляционным тоном ответила Хэлен, словно предупреждая Анну отказаться от дальнейших вопросов.
– Хэлен, – осторожно начала Анна, – я слышала, как Грэм играла сегодня, это так красиво! Почему она больше не выступает?